она вела переговоры с королем, как самостоятельная держава. Сигизмунд подвергся большим опасностям и чуть не лишился трона. Лишь с большими усилиями, 8 октября 1606 года это ненавистное королю восстание было подавлено и порядок восстановлен.
Оказывается, что сторонники рокоша были заподозрены в тайных сношениях с Москвой и даже в том, что ими была предложена царю корона Ягеллонов. Дмитрий якобы принял это предложение. Чтобы довести дело до конца, он согласился оказать своим сторонникам щедрую денежную помощь, а также поддержать их вооруженной силой. Бесспорно, это обвинение было тяжко. Но настолько ли вески данные, подтверждающие его? Действительно, иногда как будто можно встретить намеки на нечто подобное. Так, например, в одном письме к нунцию Рангони исповедник короля отец Барч сожалеет, что Дмитрий дал себя склонить льстецам, обещающим ему польский престол. Далее он взвешивает шансы царя на прощение при краковском дворе.
Некий анонимный автор утверждает более категорично и определенно, что он слышал из уст самого Сигизмунда, будто Дмитрий готов отправить сторонникам рокоша сто тысяч флоринов и будто поляки видели в Москве полки, предназначенные на помощь восставшим.
Такие слухи распространялись, по крайней мере, в высших сферах, и каждый давал им свою оценку. Так, нунций Рангони рассматривал их с точки зрения интересов церкви. Велевицкий пишет не колеблясь, что Дмитрий одно время хотел «лишить Сигизмунда его королевства».
Некоторые двусмысленные фразы самого царя и его личные дружеские отношения могли, пожалуй, дать пищу этим слухам. Действительно, душой рокоша и главным его руководителем был тот самый Николай Жебржидовский, который в свое время так повлиял на «царевича» и с такой энергией поддерживал его дело. Enfant terrible партии Станислав Стадницкий, прозванный дьяволом, также был другом Дмитрия, родственником Марины и братом министра ее двора. Царю он дарил великолепных коней; но для польского короля у него находилась лишь исступленная брань.
Перед лицом подобных фактов подозрения короля, совершенно естественно, должны были казаться основательными. Идея славянского единения приобретала все большую и большую популярность. Новизна дела не устрашала сторонников рокоша. Они ненавидели Сигизмунда и готовы были на крайние средства. И все-таки было бы чересчур смело признать догадки за действительность и утверждать, что Дмитрий был на самом деле замешан в рокоше. Некоторые намеки на это имеются, но доказать это совершенно невозможно. И король польский, и царь московский вели двойную игру. Официально один требовал московских областей; другой, опираясь на свои титулы, отказывался от подобных уступок.
Тайно же русские обещали Сигизмунду московскую корону, а поляки, может быть, в свою очередь, предлагали Дмитрию престол Ягеллонов. Интересы сторон перепутались; интригам не было конца.
КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
Развязка
Глава I
ВЕНЧАНИЕ МАРИНЫ НА ЦАРСТВО 1606 г., 18 мая
Дмитрий царствовал всего 11 месяцев. Он появился, как метеор. Затем обманчивый блеск его сменился тьмой. История самозванца трагична, почти необъяснима. К оценке ее слишком примешивается партийность. Поэтому свидетели той и другой стороны одинаково сомнительны. В довершение несчастья, время, войны и огонь истребили большинство бесспорных документов. От этой эпохи нам остались только разноречивые показания заинтересованных лиц.
Сомнительный потомок Рюрика не имел ничего общего с прежними московскими царями. Ни образом мыслей, ни вкусами, ни самой внешностью он не походил ни на Ивана Васильевича, ни на Василия Ивановича. Это был совершенно новый тип. Однако в характере его не было резко выраженных черт.
Впечатлительная натура «царевича» настраивалась сообразно внешним условиям, в соответствии с временными успехами или неудачами… В различные эпохи своей жизни Дмитрий был разным человеком.
После испытаний, пережитых Дмитрием, в Москве он развернулся вовсю. Наступала пора радостей жизни и власти. В Кремле воцарились пышность и блеск. Сумрачное жилище прежних государей было не по душе молодому царю. Ему нужно было что-нибудь более декоративное, нечто более светлое и веселое. Скоро был построен новый дворец. Он представлял собой здание, разделенное на две части. Одна предназначалась царю, другая — его супруге. С точки зрения искусства, этот дворец не мог соперничать с шедеврами Фиоравенти и Солари. Зато он был обширен, легок и не имел в себе ничего мрачного. Внутренняя отделка его поражала роскошью: стены были обиты богатыми тканями, полы покрыты дорогими коврами, всюду блистала позолота. В общем, дворец производил впечатление даже на поляков, и Дмитрий чувствовал себя прекрасно среди всего этого великолепия… Им же был восстановлен церемониал двора, заимствованный некогда из Византии, со своей иерархической сложностью. Кроме того, была учреждена почетная стража, набранная исключительно из иностранцев. Ей было поручено всюду сопровождать царя и охранять его особу. В этой гвардии состояло триста бравых молодцов. Стража разделялась на три дружины: одну — стрелков и две — алебардщиков. Стрелками, т. е. отборнейшей частью, командовал полковник Маржерет, до этого бывший на службе у Годунова. Богатство одеяния у стрелков не оставляло желать ничего. Плащи их были из бархата и парчи, бердыши с рукоятками, обвитыми серебряной проволокой. Два остальных отряда под начальством англичанина Кнаустона и шотландца Альберта Лансиа, имели платья из фиолетового сукна и отличались друг от друга лишь цветом обшивок: у одних они были из зеленого, у других из красного бархата. И офицеры, и солдаты получали повышенное жалованье. Этим хотели купить их преданность. Из недр своего дворца, проникнутого уже духом современности, Дмитрий управлял отсталой и волнующейся страной. Он был первым царем, переступившим заколдованный круг и видевшим своими глазами хоть часть Европы. Его умственный горизонт раздвинулся в Польше. Различие между Речью Посполитой и Москвой было слишком разительно и менее всего лестно для родины Дмитрия. Страна, провозгласившая его царем, уже не была Древней Русью, легко поддающейся всякому воздействию; она не была и Россией Ивана III, освещенной бледными лучами возрождения. То была Россия опричнины, зверски отброшенная назад Иваном IV, зараженная в самых своих недрах и далеко еще не излечившаяся от своих недугов. То была Россия, полная предательств и интриг, где все было охвачено смутой. Это подточенное, трещащее по всем швам здание не внушало Дмитрию никакой симпатии. Охотно он разрушил бы его сильными ударами молота и построил бы заново. Тем не менее ему приходилось считаться с оппозицией и соизмерять свои силы.
Судя по разговорам, которые вел Дмитрий в Путивле, еще во время похода, можно было прежде всего ждать от него социальных и церковных реформ. Однако, достигнув трона, царь не торопился с преобразованиями. Мы видели выше, что он остерегался трогать православную церковь. За исключением обычного для гражданской власти вмешательства в церковные дела, Дмитрий избегал произвола в этой сфере. Отношения между белым и черным духовенством остались прежними; проекты соединения с Римом отложены были на неопределенное время. Не возникало больше и вопроса о спорах с католиками, а мысль о конфессиональном съезде, намеченная в Кракове и сообщенная Рангони, так и не вышла из сферы идеальных предложений. Равным образом, очевидно, опасно было создавать шум и вокруг школы — в стране, где ученые слыли за колдунов, а наука считалась ересью. Борис Годунов обнаруживал в этом направлении некоторую инициативу. Он отправил несколько молодых людей в Любек и в Лондон обучаться иностранным языкам, а также пригласил в Россию ученых из-за границы. Дмитрий не пошел так далеко; он ограничился лишь повторением своих обещаний и подходил к их осуществлению очень осторожно.
Чисто гражданская и административная области легче поддавались экспериментам, нежели церковь и школа. Одним из главных дел нового правительства было создание чего-то вроде государственного совета. Если угодно, это был возврат к древним традициям, лишь несколько исправленным и подновленным. Некогда
