представился прекрасный шанс.
— Но я только что продал Тициана… — возразил Аргайл, чувствуя, что его профессиональную проницательность подвергают сомнению. Однако ди Соуза был непоколебим.
— Еще не вечер, — заметил он.
Аргайл изумленно уставился на него. Последнее, чего ему хотелось, так это впутывать Гектора в свои дела.
— Ты ведь, насколько я понимаю, еще не успел обналичить чек.
— Я и самого чека еще не получал.
— Ну вот, тем более. Просто удивительно, до чего порой неблагоприятно развиваются события. Взять, к примеру, этого Морзби. Помню, сразу после войны…
Аргайл не желал его слушать.
— Этот Тициан продан, заявляю со всей ответственностью, — твердо произнес он. — И нечего морочить людям головы.
— Что ж, прекрасно, — сказал ди Соуза, раздраженный тем, что ему не дали досказать забавную историю. — Согласен, если будешь молчать по поводу моей скульптуры. Я всего лишь пытался объяснить, что хороший делец никогда не упускает возможности. Только подумай, как возрастут твои акции с Бирнесом, если ты, находясь здесь, предложишь что-то еще.
— Мои акции и без того высоки, так что спасибо, не надо, — проговорил Аргайл. — Меня просили вернуться в Лондон. Возможно, даже стать партнером.
Ди Соуза был потрясен.
— Так ты уезжаешь из Рима? — удивленно воскликнул он. — А я-то думал, ты поселился там навсегда.
В том-то и был камень преткновения. Аргайл тоже думал, что поселился в Риме навсегда. Но в реальности получалось, что никакими нужными связями он там так и не обзавелся. И ничто не связывало его с этим городом.
Он пожал плечами с самым несчастным видом. Как и Тейнет, Аргайл сегодня был не в настроении. И ди Соуза решил, что думает он исключительно о деньгах.
ГЛАВА 2
Несмотря на все опасения Аргайла, вечеринка получилась впечатляющая, особенно если учесть, что готовились к ней на скорую руку. Может, Морзби и был никудышным владельцем, но вечеринки всегда являлись того рода мероприятием, где успех напрямую зависел от банковских чеков. И хотя музей не слишком подходящее место для их проведения, просторный вестибюль у входа сослужил добрую службу. В центре разместился огромный стол, где во льду, частично уже растаявшем, красовались дары моря. Закуски были представлены в изобилии; в одном углу играл джаз, в другом разместился струнный квартет, призванный подчеркнуть миссию музея внедрять высокую культуру в массы. Никто из гостей не обращал особого внимания ни на джаз, ни на квартет. Нельзя сказать, чтобы напитки подавались в изобилии, но надраться было можно, если поставить перед собой такую цель.
Не хватало лишь мультимиллионеров, жаждущих приобрести у Аргайла небольшие (но не менее от этого ценные) шедевры изобразительного искусства. Впрочем, наверное, они там все-таки были, просто ему никак не удавалось выделить их из толпы. Ведь согласитесь, не можете же вы подойти к незнакомому человеку и осведомиться о состоянии его банковского счета. Хотя есть на свете люди, распознать богача для которых не составляет труда — видимо, у них сильно развита интуиция. Ею в полной мере был наделен Эдвард Бирнес: он чисто инстинктивно тяготел к людям, у которых от обилия наличных просто распирает карман. Аргайл никогда не мог понять, как это у него получается. Не в состоянии он был сейчас и сообразить, как затеять беседу с незнакомцем, чтобы она плавно перешла на, ну скажем, французский пейзаж восемнадцатого века. «Кстати, чисто случайно у меня имеется при себе совершенно замечательный образчик…»
Делая редкие и робкие вылазки на эту заповедную территорию, Аргайл вдруг поймал себя на попытке всучить фламандские жанровые картины официанту. А когда наконец удалось напасть на нужного человека, он вдруг спохватился, что в деталях и подробностях повествует ему о недостатках этих полотен и рекомендует поинтересоваться фламандцами у своего конкурента.
Так и прошел этот вечер. Почти подсознательно Аргайл убеждал себя в том, что находит саму идею торговли предметами искусства довольно противной. В то же время у него создалось впечатление, что Гектор ди Соуза умудрился очаровать всех присутствующих здесь богатеньких дамочек. Аргайлу не удалось даже отдаленно намекнуть хоть кому-то, что у него есть неплохой товар. Единственный мало-мальски осмысленный разговор состоялся у него с архитектором, весьма цветистым в выражениях средних лет господином, который прочел ему лекцию о синтезе урбанистского модернизма и классической эстетики, что нашло выражение в его собственном oeuvre [3]. Иными словами; минут двадцать он говорил исключительно о себе. Тот факт, что при этом архитектор постоянно заглядывал Аргайлу за правое плечо в поисках более интересного собеседника, не добавлял общению приятности.
Но разговор был небезынтересен. В припадке самодовольства архитектор признался, что сегодняшний прием — большое для него событие. Старина Морзби принял решение в пользу Большого Музея (все сотрудники между собой называли его БМ) и собирался объявить об этом сегодня. Аргайлу сразу стало понятно, чем были вызваны растерянность и беспокойство Тейнета, а также грубые выпады в его адрес со стороны Анны Морзби.
— Самый большой частный музей, построенный за последние десятилетия! — торжественно заявил архитектор. — Он обойдется в уйму денег!
— А уйма — это сколько? — осведомился Аргайл, обожавший выслушивать поучительные истории о человеческой глупости.
— Одно только строительство обойдется миллионов в триста.
— Долларов? — робко пискнул Аргайл, потрясенный этим заявлением.
— Конечно, долларов! А вы что думали? Лир?..
— О Господи. Да он, очевидно, с ума сошел.
Архитектор скроил скорбную мину, словно желая подчеркнуть, что вовсе не в восторге от того, что ему доверяют такие огромные деньги.
— Музеи — это храмы современности, — многозначительно прогнусавил он. — Они есть не что иное, как вместилища всего прекрасного и ценного, что сохранилось в нашей культуре.
Аргайл вопросительно уставился на него, пытаясь понять, шутит этот человек или нет, но пришел к удручающему выводу, что нет, скорее всего не шутит.
— И все равно дороговато, — заметил он.
— Лучшее всегда обходится недешево, — возразил архитектор.
— А лучшее, надо понимать, это вы?
— Разумеется. Я являюсь самым выдающимся архитектором своего времени. Возможно, даже всех времен и народов, — скромно добавил он.
— Но неужели нельзя израсходовать эти деньги на нечто более существенное?
Наверное, впервые за все время архитектор задумался о такой возможности.
— Нет, — твердо заявил он после паузы. — Если он забросит музей, все перейдет его чудовищному сыну или совершенно ужасной жене. Если оба они не были бы такими чудовищами, то сомневаюсь, чтобы он вообще стал рассматривать этот проект.
Неожиданно архитектор узрел некую более значимую персону в другом конце зала и устремился туда. Аргайл был немного обижен тем, что его бросили, и одновременно испытал облегчение. Он бросился туда, где подавали напитки, чтобы хоть прийти в себя после этих откровений.
Получить желаемое удалось не сразу, официант двигался словно в замедленной съемке. Впрочем, одному человеку — Аргайл сразу же проникся к нему симпатией, увидев, как он указывает трясущимся пальцем на виски, — все же удалось немного расшевелить беднягу.
— Замечательно! — воскликнул незнакомец, мужчина лет тридцати с хвостиком, с длинными светлыми волосами, подстриженными на античный манер. — А я уж счел себя здесь белой вороной. Единственным человеком, пьющим что-то помимо перье. А вы что предпочитаете?
Выбор был невелик, что компенсировалось отсутствием платы, зато приглашение к разговору было
