ладонью. — Что… что мне надо делать?
— Ничего. Я сам.
Он ведь Герцог Аги Чел,
Он душой за нас болел,
В ад пойдет с ним всяк, кто цел, —
Веришь, Бобс?
Нужная шкатулка стояла на одной из полок. Женщина, настороженно следившая за каждым моим движением, тихо ойкнула, увидев инструмент. Пожалуй, он и вправду выглядел несколько пугающе: узкие хищные полосы стали на ложе алого бархата.
— Не стоит бояться, я постараюсь сделать так, чтобы не было больно.
Кивнула. Протянула обе руки, предлагая выбрать.
— Левую, будьте добры.
Правая, с монетами, тотчас исчезла в складках юбки.
Кто поправит передок —
О, наш Бобс;
Знает строй наш назубок —
Тоже Бобс.
Смоченная эфиром ватка оставила на запястье бледный след. И вонь, разлившаяся по мастерской, заставила отступить.
Почти.
Теперь кубок. Старое серебро с прочернью узоров. Изнутри темное, как песий зев, снаружи почти нарядное.
Скальпель касается кожи. Расцветает алым порез. Дурманящий аромат, от которого рот наполняется слюной. Потеки и потоки. Глянцевое озерцо в серебряной купели.
Да, глаза его — судьба,
Глотка — медная труба,
Бесполезна с ним борьба —
Это — Бобс!
— И совсем не больно, — сказала она, глядя мне в глаза. В ее зрачках жили тени местных туманов, и душу мою, заочно прощенную, скрутило холодом. — Я думала, что будет страшнее.
Теперь время измерялось слабыми толчками пульса на ее руке.
Еще немного.
Уже почти.
— Сейчас я зажму рану, а вы приложите вот это, — я протянул шпатель с комком желтоватой мази. — Постарайтесь не уронить.
Я мог бы и сам, но ей очень нужно было что-то сделать.
Она врет, что ей не страшно.
Он слегка сегодня пьян —
Ну и Бобс!
Ох, погубит нас, болван, —
Так ведь, Бобс?
Я перевязал ей руку и проводил к выходу, борясь с желанием вытолкать за дверь, запереться и больше никогда никому не открывать. Но это было бы неправильно.
Оставшись один, я протер скальпель, уложил на место, смахнул пыль с прочих инструментов, пересчитав все, хотя особой надобности в том не было. После вернул шкатулку на место и… и кубок с кровью стоял на столе. Всего-то глотка на три. Свежая. Хорошая. Лучше свиной, во всяком случае. Намного лучше.
Ну же, Дориан, это несложно. Взять кубок. Вдохнуть аромат, от которого по телу прокатится первая волна жара. Пригубить. Глотнуть. Будет сладко. Потом горько. Жарко, как от рюмки коньяка. Хорошо.
Только хорошо и…
Нет. В последний миг я одернул руку. Будет. Все будет, но потом. На сегодня у меня имелось еще одно дельце, отложить которое было никак невозможно.
Крупица 'мятной' соли зашипела, растворяясь. Крышка плотно села на ободок. Поворот, и когтистые лапы дремлющего льва вошли в пазы. Я с некоторым облегчением убрал кубок в шкаф.
Подождет до возвращения.
Жалобы сожмем в зубах,
Коль моча в его мозгах:
Прём вперед, а там — наш крах —
Ангел Бобс.
Я стоял, разглядывая ограду, которую за прошедшие дни успел изучить преподробнейшим образом. Сплетенье прутьев, чугунные лилии и химеры, сторожащие ворота. Литые гербы. Дорога.
Сад в блеклом свете газовых фонарей. Луна, присевшая на край дымохода. Кажется, что именно она и курит, выдыхая в небо черный дым.
Некогда мечтать.
Ухватившись за прутья — жаль, стоят слишком тесно, чтобы можно было протиснуться — я подтянулся. Нога нашла опору на гербовом щите, вторая уперлась в щербину на кирпичной колонне, к которой крепилась решетка. О да, я еще, оказывается, помнил, как сюда пролазить, хотя раньше лазил оттуда.
Теперь руками на вертикальный брус. Рывок. И боком, протискиваясь меж хищных цветов, лепестки которых остры как ножи.
Вниз я попросту спрыгнул и выругался — траву в этом месте успел заменить камень. Надо будет учесть.
Я немного постоял, прижавшись к колонне, но в саду, как и на улице, было тихо. Что ж, осталось добраться до дома. Ушло на этом минут десять.
