Перси слишком устал, чтобы морды бить.
— В-видал, — ответил горбун, кося на монету. — В… в домике он. С девкой. И еще с одним. Здоровый. Здоровей тебя будет.
Ну это навряд ли.
Уродца Перси выпустил, а черному ворону, устроившемуся на крыше, пригрозил кулаком. Ворон раззявился и хрипло каркнул:
— Неве-Р-мо-РР!
— Это мы еще посмотрим, — ответил ворону Перси, пинком вынося дверь. — Стоять! Именем Святого Клирикала!
Хлопнуло ветром, опрокинуло свечу. А следом в Персиваля полетела лампа. Еле-еле уклонился. Лампа ударилась о стену и разбилась, выплеснув масло.
— Стоять!
Что-то ударило по ногам, норовя опрокинуть, и завизжало, когда Перси отвесил пинка.
Масло занялось. Полетели синие хвосты пламени, заплясали, цепляясь за стены.
— Сгорите нахрен! — предупредил Персиваль, отступая к порогу. — Или выползайте, или я…
Грохнул выстрел. Пуля вошла прямехонько над головой, выбив из стены щепу и мелкую искру. Перси присел и попятился к двери. И остановился, когда сзади на плечи легли чьи-то руки.
— Не дури, — тихо сказал Перси, чувствуя, как уходит из-под ног земля. Шея захрустела, а жесткие пальцы промяли горло, норовя переломить кадык.
Вот же…
Перси попытался вывернуться или хотя бы пнуть того, который сзади. Не дотянулся. А он и вправду здоровущий урод! И сейчас задушит Персиваля.
Или шею свернет.
Тетушки расстроятся. А Дорри один не справится.
Дорри не понимает, до чего все серьезно.
На синие хвосты пламени легло покрывало. Откуда-то издали донесся хриплый вороний хохот, а Персиваль понял, что умирает. Было обидно.
— Нет! Джованни нет! Брось! Фу!
Поздно, милочка. Кажется, все.
Минди вымещала раздражение на ведре. Пустое, оно было поставлено в каморку для естественных надобностей, однако же годилось и для пинания. Ведро подпрыгивало, позвякивало и скребло днищем о камень.
Дура! Какая же она дура! Распелась соловьем, расхвасталась. А этот слушал, кивал, поддакивал, да еще фразочки свои то и дело вворачивал, по которым выходило, что Минди все верно делает.
А она и делала!
Вот только в мастерскую его приглашать не следовало.
— Знающим людям надо держаться вместе, — в который раз передразнила Минди, пнув уже не ведро, но толстенный прут. И женщина, что-то писавшая в углу подвала, обернулась, пригрозив Минди пальцем.
— Угомонись.
— Меня искать будут! — предупредила Минди, понимая, что врет.
Кто будет? Летиция Фаренхорт? Да она, небось, уже написала папеньке гневливое послание с подробненьким рассказом о побеге Минди. И значит что? А то, что Минди сама виновата!
Дура!
— И выкуп… если вам нужен выкуп, то… скажите сколько.
Женщина обернулась. У нее усталое лицо с глубокими морщинами и мертвые глаза. А в глазах слезы и это странно, потому что мертвецы не умеют плакать.
— Я долг отдаю, — сказала она. — Другой долг. А деньги… деньги он возьмет. Он всегда получает то, чего хочет.
И Минди ничегошеньки не поняла. Она села на лавчонку, вытянула ноги и уставилась на сапоги. В каблуке левого был тайник с отмычкой. Вот только отмычкой, пока на тебя смотрят, не воспользуешься.
— Скажите, он меня убьет?
Женщина повернулась спиной, показывая, что не желает разговаривать.
— А можно мне тогда хотя бы книгу какую-нибудь? Или газету? А то скучно.
Она молча встала, взяла газету, которую Минди заприметила уже давно, и сунула сквозь прутья. А сама-то стала хитро, так, что и захочешь — не дотянешься.
— Спасибо. А… а давайте вы меня отпустите? Я вам денег дам. И убежать помогу, если вы его боитесь! В Америку! В Америке он точно вас не найдет, и мой папенька — он очень важный человек и…
Женщина ткнула в статью на первой полосе и сказала:
— Она тоже сбежать хотела. И деньги были. И чего теперь? От него не убежишь. И не дергайся даже.
Ага. Как же. Не дергайся. Это что, Минди вот так запросто и помереть приказывают? Ну уж нет, господа хорошие, на такое она не согласная. И дергаться будет, нравится это кому или нет.
Но газетку Минди почитала, с особым вниманием — ту статейку, на которую надсмотрщица показала. Статейка была так себе, кровавенькая, но видно, что без души писалась.
А прежде-то все больше про Мясника…
— …что явно говорит о ненависти убийцы к женщинам, чье поведение выходит за рамки принятого обществом, — продекламировала Минди, пытаясь голосом перекрыть журчание желтой жижи. Прямо перед клеткой протянулась жила патрубка, и содержимое ее пульсировало в такт биению невидимого сердца. — И бросает вызов общепринятым семейным ценностям. А он и вправду бросает вызов? Эй, ты же знаешь!
Женщина молчала. Только спина ее выпрямилась.
— Почему он женщин не любит? Он не похож на ретрограда! Скажи!
В углу заскрежетало, и жижа вдруг на мгновенье замерла, а после дернулась, побежала быстрее.
— Эй! Поговори со мной! Пожалуйста.
Минди скомкала газету, но лишь затем, чтобы вновь развернуть.
— Он и тебя так зарежет!
— Нет.
— Зарежет! Сейчас ты помогаешь, а потом станешь опасная и…
— …и дамы нашли общий язык? — вкрадчивый голос оборвал нить новой беседы. — Надеюсь, дамы не будут против, если к вашей беседе присоединятся джентльмены. Фло, посылка доставлена?
— Да, — голос женщины не изменился ни на йоту.
— Замечательно. Я нисколько не сомневался в тебе, моя милая.
Он подал плащ и цилиндр, а когда Фло повернулась спиной, выстрелил.
Минди, закрыв уши руками, завизжала.
Умирать было погано. Оживать — погано вдвойне. Воздух драл придавленную гортань, и голосовые связки в ней скрипели, точно струны на дрянной скрипке.
Персиваль попытался откашляться, но едва не захлебнулся собственной вязкой слюной.
Ну дерьмо.
— Не выражайтесь, — сказал кто-то, пиная в бок. — И не дергайтесь, иначе во второй раз я не стану останавливать Джо.
Хрен на вас всех. Сесть бы. И выпить. Хоть бы воды.
Сесть получилось, заодно Перси обнаружил, что руки его связаны, а стену подпирает треклятый итальяшка. Вот же свезло! Из всех ублюдков долбанного города напороться на этого… эту… Слов не хватило, и Персиваль сплюнул. Правда, слюна повисла на подбородке, ну да день сегодня, видать, такой. Неудачственный.
— Ты не клирик, — сказал карлик в лиловой рубахе и ярко-желтом жилете. В руках он держал бумажник Персиваля и, скривив рожу, перебирал банкноты. — Не действующий клирик.
