скрипке мужчина с черной повязкой на глазу.
Отовсюду доносился шум. Мэри посмотрела вверх на серое здание тюрьмы и увидела большое количество людей, высовывавших головы из маленьких зарешеченных окошек и перекрикивавшихся с теми, кто был внизу или сбоку.
Тюремщик продолжал подталкивать новоприбывших вперед, и вдруг толпа замолчала и все глаза обратились на Мэри и на группу мужчин, пришедших с ней.
— Это они! — закричал кто-то. — Поприветствуем их!
Раздались восторженные и безумные крики приветствий, и Мэри вдруг почувствовала себя не в своей тарелке. Она не видела никакой причины, по которой кто бы то ни было захотел бы приветствовать их. Наверняка их с кем-то перепутали.
Толпа шла к ним с криками «Добро пожаловать!», широкими улыбками и распростертыми объятиями.
— Для нас большая честь приветствовать вас в Ньюгейте. — Мужчина в покрытом пятнами черном сюртуке поклонился и взмахнул потрепанным цилиндром. — Здесь многие знают, что будут сосланы в Ботанический залив, и мы воспряли духом, услышав о вашем побеге.
— Они узнали о том, что мы сделали, — сказал недоверчиво Сэм, хватая Мэри за плечо, будто подумал, что сейчас лишится чувств от удивления. — Господи боже мой, я никогда не думал, что мы станем знаменитыми!
Известность явно не помешала тому, чтобы держать их взаперти, потому что ни Мэри, ни ее друзьям не дали возможности ни с кем поговорить, спросить, как все узнали о них или что-нибудь еще. Тюремщик подтолкнул их к каменной винтовой лестнице, и, пройдя наверх на пару пролетов, они очутились в камере и услышали, как за ними захлопнулась дверь.
Пораженные увиденным во дворе и приемом, который оказали им другие заключенные, они несколько минут молчали.
Мэри первой взяла себя в руки. Камера была очень маленькой, солома грязной, и свет проходил только через маленькое узкое окошко, расположенное слишком высоко, чтобы из него можно было выглянуть наружу. Но по сравнению с условиями на «Рембанге» и в госпитале в Батавии здесь было вполне сносно. По мнению Мэри, главным преимуществом было то, что они все остались вместе и в камере не оказалось чужих.
— Здесь лучше, чем я ожидала, — сказала она, первой нарушив тишину. — Но мне бы хотелось знать, почему эти люди во дворе не в кандалах.
— А это я тебе объясню, моя дорогая, — произнес Джеймс с усмешкой. — Все благодаря деньгам. Ты никогда не слышала рассказы людей в Порт-Джексоне, которые здесь побывали?
— Я слышала, но не могла их понять, — сказала Мэри, вспоминая лондонцев с их воровским жаргоном, которые разговаривали как иностранцы. К тому времени как она начала его разбирать, они от рассказов о своих бывших тюрьмах перешли к жалобам на новое место.
— Ну они рассказывали, что здесь платят за так называемые послабления, — объяснил Джеймс, пожав плечами. — В Дублине было то же самое. Что-нибудь суешь надзирателю — и твоих цепей как не бывало. А еще тебе могут принести еду из города.
Мэри кивнула. Она помнила, что с едой и питьем в Эксетере было то же самое.
— Я думаю, что если у тебя достаточно денег или хотя бы есть что-нибудь, что можно продать, то здесь можно заказать отдельную комнату с обслуживанием, — сказал Джеймс с приглушенным смехом. — Но поскольку у нас ничего нет, нам не на что особо рассчитывать.
Мужчины удрученно опустились на пол. Нат почти сразу уснул, и Мэри вспомнила о женщинах с «Дюнкирка». Некоторые из них умудрялись спать почти целые сутки, таким образом избегая жестокой реальности тюрьмы.
Мэри села, поправила свои цепи так, чтобы они не врезались в нее, и поджала колени под платьем. Опершись о стену, она подумала о тяжелой ситуации, в которой находились ее друзья.
Ее собственная судьба уже не имела для нее значения. Мэри желала смерти, чтобы избавиться от нравственных мучений. Она, возможно, окрепла физически по пути домой, но ее продолжало мучить невыносимое чувство вины из-за того, что она взяла с собой детей в такое опасное путешествие, которое привело к их смерти. Для Мэри было бы адом, если бы ее снова выслали в Новый Южный Уэльс, и она решила, что при первой же возможности она спрыгнет за борт.
Но мужчины не смирились с мыслью о повешении. Джеймс почему-то слепо верил в то, что находится в безопасности, потому что его срок к моменту побега уже был окончен. Сэм считал, что, если он проявит раскаяние, его выпустят. Билл и Нат просто пытались не думать о будущем. Они либо спали, либо разговаривали о чем-нибудь другом.
И все же встреча с Лондоном зажгла какую-то искру в Мэри. Она не вернула ей любовь к жизни и не облегчила ее горя, но отчетливо дала ей понять, в каком затруднительном положении находятся ее друзья.
Ни один из них не был плохим человеком, и они уже достаточно настрадались. Мэри не надеялась спасти их от виселицы, но, если бы она придумала, как добиться для них послабления тюремного режима, это, по крайней мере, сделало бы последние несколько недель их жизни более счастливыми.
Мэри размышляла над этим больше часа, а потом улыбнулась, потому что нашла выход.
— Чем вызвана такая ухмылка? — спросил Джеймс, придвигаясь поближе и присаживаясь перед ней на корточках.
— У меня есть идея, — сказала Мэри.
— Если в твоей идее присутствуют веревки и напильники, забудь о ней, — хмыкнул он. — Я уже просмотрел все наши вещи, пока мы были на «Горгоне». У нас даже ножа нет.
— Я рада, что ты не потерял свое чувство юмора, — сказала она, любовно потрепав его по осунувшемуся лицу. — Оно может пригодиться для моей идеи. Знаешь, я тут подумала: если мы знамениты, может, мы сумеем выжать из этого немного денег?
Нат продолжал спать, в тусклом свете он был похож на ребенка. Но Билл и Сэм приподнялись и сели. Джеймс лишь вопросительно поднял брови.
— Уилл думал, что сможет заработать на нашей истории, поэтому он так цеплялся за свой журнал, — объяснила Мэри. — А все эти истории еще достаточно свежи в нашей памяти. Так почему бы не продать их?
— Кому? — спросил Джеймс с сарказмом.
— Любому, кому интересно их послушать, — сказала Мэри, и в ней ожила та прежняя отчаянная женщина, которой она была когда-то, потому что снова увидела перед собой серьезную задачу.
До наступления темноты Мэри не представилось ни одной подходящей возможности, но на следующее утро, когда она услышала, как надзиратель обходит камеры, отпирая их по одной, чтобы забрать ведра, наполнившиеся за ночь, она собралась с силами, стряхнула солому с платья и поправила волосы, пока в замке поворачивался ключ.
— Давай сюда ведро! — крикнул надзиратель чуть громче, чем нужно. Он выглядел так же, как и тюремщики в Эксетере: толстый, рыхлый, с бегающими глазами и гнилыми зубами.
— Сколько за то, чтобы снять цепи? — спросила Мэри.
Надзиратель облизнул свои гнилые зубы и задумчиво окинул ее взглядом.
— Это зависит от кое-чего.
— От чего?
— От того, захочу ли я, — ответил он и загоготал.
Мэри угрожающе схватила его за грязную рубашку.
— Будет лучше, если ты захочешь, — прошипела она. — Мы дрались с каннибалами и убивали диких животных голыми руками, и нас собираются повесить за дерзкий побег из Нового Южного Уэльса. Поэтому мы не будем долго думать, прежде чем перегрызть тебе глотку. Так что, ты хочешь быть нашим другом или врагом?
