— Послушай, ты так жалуешься на свою загруженность, что сейчас должна наслаждаться моментом, а ты опять недовольна. Займись пока чем-нибудь другим. Почему бы тебе, например, не привести в порядок свое рабочее место? В последний раз, когда я заходил к тебе в офис, там был еще больший беспорядок, чем у нас дома. — Аргайл приподнял со стола кипу бумаг и извлек из-под нее телефон.
— Что ты делаешь? — спросила Флавия, презрительно проигнорировав его возмутительное предложение.
— Хочу позвонить Мюллеру и договориться о встрече. Меня просили доставить картину как можно быстрее.
— По-моему, для звонков уже немного поздновато. Посмотри на часы — одиннадцатый час.
— Ты хочешь, чтобы я избавился от картины? — резонно заметил он и набрал номер.
Мюллер очень обрадовался звонку, поблагодарил Аргайла за оперативность и выразил желание немедленно увидеть картину. Он даже просил доставить ее, не дожидаясь утра, но Джонатан отказался, сказав, что слишком устал и не в силах пошевелиться.
На следующее утро, ровно в десять, согласно договоренности, он стоял у дверей Мюллера, гадая, что за человек мог купить такую необычную картину. Квартиры в этом районе стоили больших денег; Делорме упоминал, что его клиент — менеджер по маркетингу крупной международной компании — приехал то ли из Америки, то ли из Канады, «но точно откуда-то из-за океана».
Однако когда дверь открылась, Аргайл сразу засомневался в том, что этот человек является маркетинг-менеджером крупной компании. Глядя на него, трудно было поверить, что он способен разработать глобальную концепцию развития бизнеса и внедрения его в различных регионах мира. Взять хотя бы тот факт, что в десять утра он находился дома. Из газет Аргайл вынес стойкое убеждение, что настоящий коммерсант выкраивает от силы семнадцать минут в день, чтобы почистить зубы, помыться, переодеться, поесть и поспать.
Кроме того, в нем совершенно не чувствовалось той кипучей энергии, которая свойственна всякому успешному коммерсанту, хотя мужчине едва перевалило за сорок. Внешность Мюллера ясно свидетельствовала о плохом питании и нездоровом образе жизни. Он казался наглядной моделью из пособия «Как умереть молодым», а соотношение его роста и веса могло присниться диетологу лишь в кошмарном сне. К сорока годам он успел основательно подсадить себе печень и забить холестерином сосуды. Голова его странным образом не соответствовала телу, словно при сборке кто-то ошибся.
Низенький, толстый, он жил, казалось, исключительно для того, чтобы пополнить медицинскую статистику. Только выражение его глаз несколько сгладило тягостное впечатление: он был, несомненно, рад увидеть за дверью курьера с картиной под мышкой, хотя и не сиял от восторга. Черты лица его, должно быть, просто не умели отразить радость, поскольку большую часть времени выражали угрюмое уныние; это был человек, который давно уже не ждет от жизни ничего хорошего и практически не удивляется, когда случается очередная неприятность. Утешало только то, что при виде Аргайла он все же проявил необходимое радушие.
— Мистер Аргайл? Прошу, входите. Очень рад вас видеть.
Весьма симпатичное жилище, отметил про себя Джонатан, — сразу видно, что обстановкой занимался профессионал, приглашенный компанией. Квартира была обставлена со вкусом, хорошей недорогой мебелью. Пара очень приличных картин и бронзовые статуэтки, как понял Аргайл, являлись личным вкладом Мюллера. Правда, картины не имели отношения к неоклассицизму и, увы, еще менее к работам барокко, которыми была завалена квартира Флавии. Но может быть, его вкус все-таки более разнообразен, чем кажется на первый взгляд, с надеждой подумал Джонатан.
Он сел на диван и улыбнулся, приглашая Мюллера к разговору.
— Не могу передать, как я рад, что вы наконец привезли картину, — начал Мюллер. — Я так долго искал ее.
— Что вы говорите? — поразился Аргайл — картина явно того не стоила.
Мюллер окинул его пристальным, слегка удивленным взглядом, затем рассмеялся;
— Я сказал что-то смешное?
— Вы, должно быть, хотели сказать: «Чего ради он тратил время на поиски абсолютно заурядной картины? Может быть, ему известно нечто такое, чего я не знаю… »
Аргайл признался, что мыслил примерно в этом направлении, хотя в принципе картина ему нравится.
— Лично я люблю такие вещи, но я — исключение, во всяком случае, так говорит одна моя знакомая. Она утверждает, что людей, разделяющих мои вкусы, можно пересчитать по пальцам.
— Возможно, она права. Но я приобрел ее отнюдь не ради эстетического удовольствия.
— Нет?
— Нет. Картина принадлежала моему отцу. Я хотел побольше узнать о своих корнях. Можно сказать, что мною руководила сыновняя любовь.
— О, понимаю. — Аргайл сел на корточки и принялся развязывать тугой узел, державший всю конструкцию. «Если Мюллером движет желание узнать о своих корнях, — подумал он, — расспросы лучше прекратить, не то он выложит мне всю свою родословную». Узел никак не хотел развязываться; похоже, вчера вечером, упаковывая картину, он несколько перестарался.
— Всего картин было четыре, — продолжил Мюллер, завороженно наблюдая за манипуляциями Джонатана. — Все они были написаны в восьмидесятые годы восемнадцатого столетия. «Казнь Сократа» — последняя из них.
— Это большое везение, что вам удалось найти ее, — заметил Аргайл. — Остальные три вы тоже хотите приобрести?
Мюллер покачал головой.
— Я думаю, одной вполне достаточно. Как я уже сказал, меня не интересует ее художественная ценность.
Аргайл наконец справился с последним узлом и освободил картину от бумаги.
— Хотите кофе? — неожиданно предложил Мюллер.
— О да, благодарю вас. — Джонатан встал, хрустнув коленками. — Нет, нет, вы оставайтесь здесь и наслаждайтесь картиной. Я справлюсь сам.
Мюллер принялся рассматривать свое приобретение, а Аргайл проследовал на кухню. Он знал, что клиенту необходимо побыть какое-то время наедине с покупкой, чтобы как следует прочувствовать ее.
Когда он вернулся в комнату, у него создалось впечатление, что Мюллер не сумел подружиться с картиной. Поскольку в данном случае Аргайл выступал всего лишь в роли курьера, его это не особенно задело, но тем не менее он любил, когда люди радовались, даже если лично ему это не сулило никакого барыша. Конечно, он не рассчитывал увидеть, как Мюллер разразится слезами при виде картины, — подобного взрыва чувств она не могла вызвать даже у дилетанта; к тому же полотно не имело того ухоженного вида, который отличает музейные образцы: лак давно потускнел, и краски казались поблекшими, и все же Аргайл ожидал увидеть на лице покупателя хотя бы банальное удовольствие.
— Ну как она вам? — спросил Джонатан.
— Дайте подумать, — уклончиво ответил Мюллер, продолжая вертеть картину в руках. Он попытался продавить холст, проверяя его на прочность; посмотрел, хорошо ли он натянут с другой стороны, затем обследовал раму на предмет древесного жучка. Все это он проделал весьма профессионально, не на шутку озадачив Аргайла. Однако еще большее недоумение вызвало у него откровенное разочарование, проступившее на лице Мюллера.
— Вы не рады?
Мюллер поднял на него глаза:
— Честно говоря, нет. Такие вещи не в моем вкусе. Я ожидал увидеть нечто более…
— Впечатляющее? — предположил Аргайл. — Оригинальное? Возвышенное? Профессиональное?
— Интересное, — ответил Мюллер. — И ничего больше. Когда-то эта вещь находилась в серьезной коллекции, и, естественно, я ожидал увидеть нечто более интересное.
— Жаль, если так, — посочувствовал Аргайл. Ему действительно было искренне жаль его. Он по себе знал, как бывает обидно, когда произведение не оправдывает твоих ожиданий и вместо шедевра, от которого захватывает дух, сталкиваешься с чем-то весьма прозаичным. Лет в шестнадцать он впервые
