пел он, —
На каком языке я пою? Откуда знаю слова? Словно в моей голове звучит чужой голос, а я только повторяю за ним. Это голос кэлпи, и я стал кэлпи, я стал жабой, большой белой жабой.
Но он пел и не мог остановиться, и арфа Амаргена пела вместе с ним, и грозные кэлпи стояли неподвижно, по высоким скулам текли слезы. Двое из них подошли, скрестили руки, подняли Фому над землей и понесли в лодку.
Элата уже стоял в своей лодке, гордый, что у него есть бард, а Ингкел прыгнул в другую лодку, принял Фому и усадил его на скамью.
Лодки отчаливали от берега, окружали плот с мертвецами, плыли по зеленой протоке, и ветки деревьев смыкались над ними. В зеленом сумраке кэлпи казались почти невидимками, даже одежда их была серебро и зелень. Повеяло морем, пересвист зимородков сменился резкими криками чаек. Стая рыбок пронеслась под днищем лодки — серебряные рыбки с темными спинами; морские рыбки.
— Дальше плот пойдет сам, — сказал Ингкел Фоме, которого от разрешившегося напряжения била дрожь, — в далекое соленое море, по открытой воде.
— Ты ничего не слышишь, Ингкел? — спросил Фома тихо.
— Погоди…
— Кажется… — Элата взмахнул шестом и закричал: — Назад, все назад!
Течение вынесло плот на открытую воду, закрутило, но вместо того чтобы вспыхнуть чистым огнем, он окутался бурым дымом, а из соседних проток, из-за плавучих островов, чихая и кашляя моторами, вырывались лодки людей, легкие катера, крытые броней, с пулеметами на носу и на корме. Удар разметал первый ряд лодок кэлпи, остальные рассыпались меж плавучими островками; якорь на тросе упал на плот, «кошка» пропахала лицо мертвеца, зацепилась за легкое бревно, трос натянулся, катер рванул, плот с мертвецами запрыгал за ним на волнах, точно поплавок….
Элата кричал проклятия, воздев кулаки к небу, лодка его была разбита в щепу, и он чудом выбрался на плавучий островок. Ингкел успел увести лодку со своим бардом от удара, подплыл к островку, ловко балансируя шестом, и Элата прыгнул на скамью.
— Они забрали наших мертвых! — воскликнул он. — Наших мертвых!
Голос, казалось, ударил с неба.
— Вы, зеленые твари! Жабы! Знаете, что мы сделаем с вашими мертвецами? Мы развесим их вниз головой на ограждениях, развесим за ноги, вы, уроды! За каждую подорванную платформу, за каждый школьный автобус, за каждого нашего мы будем вешать вас, твари, и живых, и мертвых! Я вам человеческим языком это говорю! А не поймете — вам же хуже, жабы. Но вы понимаете, я знаю!
Кэлпи взвыли в бессильной злобе и ярости, пулемет на корме катера развернулся, пули веером пошли по кустам, сбивая листья и ветки…
— Они забрали наших мертвых, — плакал Элата.
Три гнезда кэлпи, вернее, их остатки, плакали вместе с ним.
В укромном поселении на сваях, обросших мягкими водорослями, глубоко в сердце Дельты, новые мертвые лежали на тростниковом настиле, вытянувшись, отвернув от живых серые лица. Над свайными постройками смыкались кроны мангровых деревьев. Вдали рокотал прилив.
— Это все твои идеи насчет барда, Элата, — сказал чужой грозный кэлпи. — Эта маленькая бледная лягушка не бард. Это подделка. И песни его — ложь. — Он подскочил к Фоме и замахнулся, но Ингкел, который был начеку, перехватил его руку.
— Он пил молоко королевы, он — бард!
Я понимаю, что они говорят, думал Фома, они говорят не по-людски, а я понимаю их. Они говорят, что я не фомор… Но раз я понимаю их, значит ли это, что я уже и не человек? Я не ребенок и не взрослый… я никто.
Вожди чужих гнезд поднялись.
— Трусы, — горько проговорил Элата, — отступники. Вам просто понравилось воевать без бардов. Потому что это безопасно. Вам понравилось прятаться во тьме и пакостить по мелочам. Вам понравилось быть трусами.
— Следи за своими словами, Элата, — чужой кэлпи потемнел лицом и даже сделал движение, будто хотел ударить, но удержал руку.
— Мы будем драться между собой, — сказал Элата, — но сначала мы будем драться с людьми.
— Бард он или нет, но вот что я скажу тебе, Элата. Верни наших мертвых. Верни наших мертвых, и мы пойдем за тобой.
Чужие кэлпи попрыгали в пришвартованные к сваям лодки, погрузили в них новых мертвецов и оттолкнулись шестами. Остальные стояли, озадаченно глядя, как камыши смыкаются за ними.
— Это не твоя вина, бард, — великодушно сказал Элата, — ты пел правильно. Это вина людей.
Но я — человек, подумал Фома. Он прижал арфу к груди и ничего не сказал.
— У людей что, совсем нет чести? — сумрачно спросил Ингкел. — Мы же сопровождали мертвых.
Фома перевел дух. Как и в прошлый раз, мир после песни сделался болезненно четким, а каждый громкий звук заставлял вздрагивать и тоже причинял боль. Теперь что, всегда так будет?
— О какой чести вы все время твердите? — спросил он. — Вы же напали на автобус с детьми.
— Мы положили четверых, — сказал Элата, — за одного вашего.
— Но автобус был с детьми, — повторил Фома.
— Но мы не причинили вреда вашей молоди. Мы убили только того, кто вел железку. Потом, у нас тогда не было барда. — Элата помолчал и вновь сказал, словно это было самым лучшим доводом: — У нас тогда не было барда. А на эту мерзость, которой вы ковыряете Дельту, на ту, что достает со дна горючую грязь, мы напали честно. Мы закричали, мы зажгли огни. Мы щадили людей. А у самих был полный плот мертвецов. — Он схватился руками за голову. — Целый плот мертвецов! И теперь они повесят их за ноги! Надругаются над нашими мертвыми! Они просто животные, не знающие чести.
Надо же, подумал Фома, и эти тоже. Люди все твердят, что кэлпи просто животные, что у них нет разума, что они в плену инстинктов. Но у кэлпи есть разум. Я сам убедился в этом. Только этот их разум какой-то… чудной.
— Мы спасем наших мертвых! Мы спасем их, и ты нам споешь. Мы пойдем сейчас. Прямо за ними. Они не ждут нас так быстро.
— В этом честь?
— Честь — спасти мертвых.
— Мертвые не нуждаются в спасении, — покачал головой Фома. — Живые нуждаются.
— Ты все-таки не совсем кэлпи, — сказал Элата, — ты еще личинка. — Он вдруг вытянул руку и погладил Фому по щеке. — Но ты вырастешь. И споешь нам.
— Будем играть в войну! В войну с кэлпи! Нет, Фома, ты не будешь командиром отряда. Ты будешь кэлпи! Вонючим кэлпи! И мы тебя убьем. Ты будешь прятаться, а мы тебя найдем и убьем.
— Я не хочу, — Фома надулся и покраснел, — я хочу с вами. Я не буду кэлпи.
