Он был сложен вдвое, на тыльной стороне проступили красные чернила. Внутрь листа было что-то вложено.
Я развернул его, чтобы прочитать написанное.
Меня затрясло, уксус – в глазах, соль – во рту.
Так это кончиться не могло.
– Я позвоню Джорджу Олдману, – сказал Хадден, не отрывая взгляда от листа плотной писчей бумаги, лежавшей на его рабочем столе, не глядя на его содержимое, лежавшее рядом.
– Так, ну ладно.
Он сглотнул, снял трубку и набрал номер.
Я ждал, луна закатилась, дождь прошел, ночь пропала.
Было поздно, слишком поздно, я опоздал на целую сотню лет.
Легавый в форме приехал прямо к зданию Йоркширского главпочтамта, положил конверт вместе с содержимым в пластиковый пакет и повез Хаддена и меня прямо туда, в Милгарт, где нас под белы рученьки проводили в кабинет начальника уголовного розыска Ноубла, то есть в бывший кабинет Олдмана, где они – Питер Ноубл и Джордж – уже сидели и ждали нашего прибытия.
– Садитесь, – сказал Олдман.
Рядовой положил прозрачный пакет на стол и удалился.
Ноубл достал пинцет и выложил из пакета конверт и письмо.
– Вы оба до него дотрагивались? – спросил он.
– Только я.
– Не волнуйся, мы потом снимем твои отпечатки, – сказал Олдман.
Я улыбнулся:
– Они у вас уже есть.
– Престон, – прочитал Ноубл.
– Дата отправления?
– Похоже, вчера.
Казалось, они оба углубились в свои мысли.
Хадден сидел на краешке стула.
Ноубл положил письмо обратно в прозрачный пакет и подвинул его к Джорджу Олдману вместе с конвертом и маленьким свертком.
Тот стал читать:
Никто не проронил ни слова.
Через некоторое время Ноубл сказал:
– Льюис?
– Это ведь ненастоящее имя, да? – спросил Хадден.
Олдман поднял глаза и уставился на меня через стол.
– Как думаешь, Джек? Настоящее?
– Этот текст взят из письма, отправленного некоему Джорджу Лаку в Лондоне во время убийств Джека-Потрошителя, в XIX веке.
Ноубл покачал головой:
– Это ведь ты написал ту статью под названием «Йоркширский Потрошитель»?
– Да, – тихо сказал я. – Это был я.
– Восхитительно. Отличная статья, черт побери.
Олдман:
– Ладно, Пит, не надо.
– Да ничего, спасибо.
Хадден:
– Джек…
– Значит, теперь каждый сумасшедший придурок, от Лидса до Тимбукту, будет присылать нам такие письма. Так, ради собственного удовольствия, бляха-муха.
Олдман:
– Пит…
– Это не сумасшедший. Это он.
– Не сумасшедший? Да ты только посмотри на это. Как ты можешь сидеть тут и рассуждать, мать твою?
Я показал на маленький сверток, лежавший у его локтя, на тонкий кусочек кожи, срезанной с миссис Мари Уоттс:
– Какие тебе еще нужны доказательства?
Снаружи, на ступеньках, среди ночи я достал сигарету и закурил.
– Что у тебя за проблемы с Ноублом? – спросил Хадден.
– Не нравится он мне.
–
– Он – мне, а я – ему.
– Ты, похоже, действительно уверен, что это письмо настоящее.
– А что? Ты так не думаешь?
– Не знаю, Джек. То есть откуда мне знать, черт побери, каким должно быть письмо серийного убийцы?
Я открыл дверь – они были в сборе, стояли, повернувшись ко мне шестью белыми спинами.
Я снял пиджак, налил себе стакан скотча, сел и взял в руки «Эдвина Друда».
Они по-прежнему стояли ко мне спиной и смотрели на луну.
Я улыбнулся сам себе и начал насвистывать:
–
Взвившись, Кэрол пролетела через всю комнату, обнажив зубы и ногти, нацелив их мне в глаза, в уши, в рот. Она вышвырнула меня из кресла на пол.
Крича:
– Ты думаешь, это смешно? Тебе смешно, да?
– Нет, нет, нет.
Смеясь:
– Смешно?
– Успокойся, я просто хочу отдохнуть.
Шипя:
– Такое светопреставление, а ты хочешь отдохнуть. К стенке бы тебя поставить.
Остальные скандируют:
– К стенке его, к стенке!
– Пожалуйста, умоляю, оставьте меня в покое.
Издеваясь:
– Оставьте меня в покое, оставьте меня в покое? А нас кто оставит в покое, а, Джек?
– Простите меня, пожалуйста…
Насмехаясь:
– Нам мало твоего «простите»!
Они открыли окна, дождь заливает, занавески вздымаются.