– С вами очень приятно сотрудничать, – засмеялась она, поднимаясь наверх.
– Не сомневаюсь, – сказал я. – Не сомневаюсь.
Я пошел на вокзал, где мне сказали, что поезд на Брэдфорд уходит с Пиккадилли.
Я побежал под проливным дождем. Последнюю часть пути я проехал на такси.
Когда мы добрались до вокзала, было почти шесть. Поезд уходил ровно в шесть, и я на него успел.
В вагоне воняло мокрой одеждой и застаревшим сигаретным дымом. Мне пришлось делить столик с пожилой парой из Пеннистоуна и их отсыревшими бутербродами.
Женщина улыбнулась мне, я – ей, мужчина впился зубами в большое красное яблоко.
Я открыл конверт и вытащил три тонких, полупрозрачных листа.
Это были списки выплат наличными и чеками за период с февраля 1974 года по март 1976-го, выплат фотолабораториям, химикам, фотографам, бумажным фабрикам, поставщикам чернил и моделям.
Я пробежался по списку, задыхаясь:
Все остановилось, умерло.
Все остановилось.
Я достал приказ Олдмана:
Все…
Остановилось —
Читай – Ка Су Пен.
Умерло.
Там, в том поезде, в том поезде слез, ползущим по раздетому аду, маленькому голому аду, по тому маленькому голому аду, сплошь покрытому крохотными, малюсенькими колокольчиками, там, в том поезде, слушая звон колокольчиков, доносящийся с того света:
1977.
В 1977 году, когда мир пошел под откос.
Мой мир:
Пожилая женщина, сидящая напротив, доела последний бутерброд и смяла фольгу в крохотный шарик, яйцо и сыр застряли в ее зубном протезе, крошки – в пудре на ее щеках, она улыбается мне, медуза горгона, ее муж кровоточит зубами в то же большое красное яблоко, в этот большой красный, красный, красный мир.
1977.
В 1977 году, когда мир стал красным.
Мой мир:
Мне надо было увидеть эти фотографии.
Поезд полз дальше.
Я должен был увидеть эти фотографии.
Поезд остановился на следующей станции.
Фотографии, фотографии, фотографии.
Мне хотелось перестать плакать, собраться с мыслями, но головоломка никак не сходилась.
Некоторые фрагменты отсутствовали.
1977.
В 1977 году, когда мир рассыпался на мелкие осколки.
Мой мир:
Тону, иду ко дну, лучше бы
Выброшен на берег прибоем.
1977.
В 1977 году, когда мир захлебнулся.
Мой мир:
1977 год, и я должен увидеть фотографии, мне нужно увидеть фотографии,
В 1977 году —
1977.
Мой мир:
Выдуманная фотография.
В Брэдфорде я пересел с одного поезда на другой, идущий в Лидс. Я сел в очередной поезд, и он медленно пополз через ад, ад, ад, ад, ад, ад, ад, ад, ад, ад, ад, ад, ад, ад, ад, ад, ад, ад, ад, ад, ад, ад, ад, ад:
Ад.
В Лидсе я побежал сквозь черный дождь по Борлейн, спотыкаясь, по району, спотыкаясь, на Бриггейт, падая, в «Книжечки для взрослых у Джо».
– «Горячая сперма»! Старые выпуски есть?
– У двери.
– У вас есть все номера?
– Не знаю. Посмотрите.
Стоя на коленях, перебираю стопку, откладываю двойные экземпляры в сторону, отбирая выпуски за каждый месяц, хватаясь за пластиковые обложки.
– Это все?
– Может, еще в подсобке что есть.
– Они мне нужны.
– Хорошо, хорошо.
– Все до одного.
Джо пошел в подсобку, а я остался стоять в ярко-розовом сиянии. Мимо магазина под дождем проезжали машины. Между полками ходили мужики, искоса посматривая на меня.
Джо вернулся с шестью или семью журналами в руках.
– Это все?
– С теми, что у тебя, наверное, да.
Я посмотрел на прилавок, там было экземпляров тринадцать-четырнадцать как минимум.
– Он до сих пор выходит?
– Нет.
– Сколько с меня?
Он хотел было взять у меня журналы, но потом спросил:
– Сколько у тебя получилось?
Я пересчитал их, роняя, поднимая. Наконец я сказал:
– Тринадцать.
– Восемь сорок пять.
Я подал ему десятку.
– Пакет нужен?
Но меня уже и след простыл.
На рынке, в туалете, за закрытой дверью кабинки, на полу, раздирая пластиковые обертки, прорываясь через страницы, через картинки и фотографии, фотографии задниц и сисек, промежностей и клиторов, волосатых частей, грязных частей, кровавых, кроваво-красных частей, пока не кончил – не кончил желтыми частями.
Вот из-за этого гибнут люди.
