- Пашу-с.
- Это ужасно! - воскликнул Эльчанинов, - дворянин по рождению...
Молодые люди на некоторое время замолчали.
- Любили ли вы когда-нибудь в жизни? - спросил вдруг Эльчанинов, у которого поступок Анны Павловны не выходил из головы и которому уж начинал нравиться его новый знакомый.
- Любил ли я женщин? - спросил Савелий. - Нет еще.
- И не любите.
- Почему же?
- Потому что они этого не стоят. Слышали ли вы у предводителя, что говорили про Мановскую? Это еще лучшая из всех.
- Это неправда, что про нее говорили!
- Вы ее знаете?
- Как же-с: соседское дело, бываю у них, видал ее; а вы ее знаете?
- Я еще ее в Москве знал. Она недурна.
- Да-с, и очень добрая и не гордая, - сказал Савелий.
Эльчанинову пришло в голову сделать Савелию поручение к Анне Павловне, но он боялся.
- А когда вы будете опять у них? - спросил он.
- Не знаю, как случится. А вы ездите к ним?
- Нет, мне не правится ее муж.
- Я поклонюсь ей от вас, коли угодно, - сказал Савелий, как бы угадывая намерение своего спутника.
- Ах, сделайте милость, - сказал Эльчанинов, обрадованный этим вызовом, - и скажите ей, что в Москве она лучше держала свое обещание.
- А разве она не сдержала какого-нибудь обещания?
- Да, пустяки, конечно: обещалась у предводителя танцевать со мною кадриль и уехала.
- Ее, может быть, муж увез.
- Очень может быть. Скажете?
- Извольте.
- Только с глазу на глаз.
- Это для чего-с?
- Потому что этот господин муж может подумать бог знает что.
- Так я лучше ничего не буду говорить, - сказал, подумавши, Савелий.
- Нет, нет, бога ради, скажите, - проговорил Эльчанинов, испуганный мыслью, что не догадывается ли Савелий.
- А вам очень хочется? - спросил тот.
- Очень...
- Да тут ничего такого нет?
- Решительно ничего.
- Хорошо, скажу-с.
Разговаривая таким образом, молодые люди подъехали к Ярцову.
- Прощайте! - сказал Савелий.
- Доброй ночи, - проговорил Эльчанинов, протягивая к нему руку, приезжайте ко мне, мы старые знакомые.
- Хорошо-с, - отвечал тот и поворотил лошадь к своему флигелю, а Эльчанинов подъехал к крыльцу дома Клеопатры Николаевны.
При входе в гостиную он увидел колоссальную фигуру Задор-Мановского, который в широком суконном сюртуке сидел, развалившись в креслах; невдалеке от него на диване сидела хозяйка. По расстроенному виду и беспокойству в беспечном, по обыкновению, лице Клеопатры Николаевны нетрудно было догадаться, что она имела неприятный для нее разговор с своим собеседником: глаза ее были заплаканы. Задор-Мановский, видно, имел необыкновенную способность всех женщин заставлять плакать.
При появлении Эльчанинова хозяйка издала восклицание.
- Боже мой! Monsieur Эльчанинов! - сказала она. - Так-то вы исполняете ваше обещание, прекрасно!
- Извините меня, - начал Эльчанинов, не кланяясь Задор-Мановскому, который в свою очередь не сделал ни малейшего движения. - Я не мог приехать, потому что был болен. Но, кажется, и вы чем-то расстроены?
- Ах, у меня горе, Валерьян Александрыч: мой опекун помер.
- Опекун? Зачем у вас опекун?
- Опекун над имением моей дочери; вы не знаете, с какими это сопряжено хлопотами. Нужно иметь другого; вот Михайло Егорыч, по своей доброте, принимает уж на себя эту трудную обязанность.
- Напротив, я полагаю, приятную, - возразил Эльчанинов.
- Может быть, это вам так кажется; для меня ни то, ни другое... Я назначен опекою, - проговорил Задор-Мановский.
- Что ж тут для вас, Клеопатра Николаевна, за хлопоты? - сказал Эльчанинов. - Все равно, кто бы ни был.
Вдова вздохнула.
- Чем вы были больны? - спросила она, помолчав.
- Я был более расстроен, - отвечал Эльчанинов.
- Нельзя ли узнать, чем?
- Я полагаю, вы знаете.
Эльчанинов нарочно стал говорить намеками, чтобы досадить Мановскому, которого он считал за обожателя вдовы.
- Нет, я не знаю, - сказала вдова.
- Ну, так я вам скажу.
- Когда же?
- Когда будем вдвоем.
Задор-Мановский поворотился в креслах.
- Позвольте мне остаться у вас ночевать, - сказал Эльчанинов, - я боюсь волков ночью ехать домой.
- Даже прошу вас.
- Это не предосудительно по здешним понятиям?
- Нисколько... А вы, Михайло Егорыч?
- Ночую-с, - отвечал тот лаконически.
Разговор прекратился на несколько минут. Веселая и беспечная Клеопатра Николаевна была решительно не в духе. Задор-Мановский сидел, потупя голову. Эльчанинов придумывал средства, чем бы разбесить своего соперника: об Анне Павловне... Увы!.. она не приходила ему в голову, и в Задор- Мановском он уже видел в эту минуту не мужа ее, а искателя вдовы.
- Чем же вы занимались в это время? - спросила Клеопатра Николаевна.
- Думал, - отвечал Эльчанинов.
- О чем?
- О том, что наши северные женщины любят как-то холодно и расчетливо. Они никогда, под влиянием страсти, не принесут ни одной жертвы, если только тысячи обстоятельств не натолкнут их на то.
- Потому что северные женщины знают, как мало ценят их жертвы.
- Да потому жертвы мало и ценятся, что они приходят не от страсти, а от случая.
- Я вас не понимаю.
- Извольте, объясню подробнее, - отвечал Эльчанинов. - Положим, что вы полюбили бы человека; принесли бы вы ему жертву, не пройдя этой обычной колеи вздохов, страданий, объяснений и тому подобного, а просто, непосредственно отдались бы ему в полное обладание?
