type='note'>[61], об его разговоре с турецким султаном[62], о связях его с разными влиятельными лицами в Лондоне; словом, она почти уверена была, что он был вождь какой- нибудь огромной польской партии, но только не говорил ей о том потому, что не доверял ей вполне. Последнее время, когда Жуквич приходил к Елене, она с невольным трепетом каждоминутно ожидала, что он произнесет ей признание в любви. Ожидание это действительно в весьма скором времени подтвердилось. Принеся Елене показать чек, присланный на его имя из парижского банка, Жуквич прямо начал:
- А я, панна Жиглинская, осмеливаюсь просить вашей руки и сердца.
Признание в этой форме очень удивило Елену. Она сделала усилие как бы рассмеяться над словами Жуквича.
- Это зачем вам так понадобилось? - спросила она его шутливо.
- Да, боже ж мой! Влюблен в вас, несчастный! - воскликнул Жуквич тоже как бы с оттенком шутки.
Елена не переставала усмехаться слегка.
- Человек ж, которого вы любили, - продолжал своим вкрадчивым голосом Жуквич, - я полагаю, вы согласитесь, не стоит того, да он и сам ж разлюбил вас!
- Но вы-то этого никак не можете знать - разлюбил он меня или нет! воскликнула по-прежнему насмешливо Елена.
- Да нет ж, знаю я наверное то: он ждет к себе жену свою! - воскликнул и Жуквич на это.
- Жену ждет? - переспросила Елена, и почти смертная бледность покрыла лицо ее.
- Жену ожидает! - повторил Жуквич. - С Миклаковым княгиня разошлась; писала ж после того мужу и теперь сбирается скоро приехать к нему совсем на житье.
Елена, видимо, не совсем поверила Жуквичу, и он сейчас это заметил.
- Мне ж пишет о том мой приятель, который телеграфировал тогда по просьбе князя из Парижа о княгине, - присовокупил он и в доказательство подал Елене письмо, в котором все было написано, что говорил Жуквич.
- Я почти ожидала этого заранее... - проговорила Елена как бы спокойно. - Князь всегда очень любил жену свою, и почему думал, что разлюбил ее, удивляться тому надо!.. Они совершенная ровня и пара!
- Сам ж, может быть, заблуждался! Мало ли что бывает! - подхватил, пожимая плечами, Жуквич.
- Да, но в этом заблуждении он бы должен поостеречься заблуждать других...
- О, конечно ж! - воскликнул Жуквич. - Я сам вот прямо вам говорю, что я тож человек женатый!
- Но как же вы хотите жениться на мне? - воскликнула Елена.
- Браком гражданским! - отвечал, немного потупясь, Жуквич.
- С тем, чтоб и к вам жена ваша приехала и выгнала меня?..
- О, нет ж!.. Моя не приедет! - произнес с каким-то самодовольством Жуквич. - Она имеет много детей от другого и ко мне не захочет воротиться.
- Ну, а сам кто вы такой? - спросила вдруг его Елена. - Потому что я совершенно убеждена, что вы вовсе не тот человек, за которого себя выдаете...
При этом вопросе Жуквич на короткое мгновение смутился.
- Да, я ж не тот, что я говорю! - сказал он после недолгого молчания.
- Кто же вы такой? - повторила Елена.
- Я?.. - начал Жуквич и приостановился на несколько времени. - Я ж висельник сорок восьмого года и теперь существую под другою фамилией. В сорок восьмом году[63] я был повешен!..
И с этими словами Жуквич проворно развязал свой галстук и раскрыл воротник своей рубашки. Елена увидела у него на шее довольно большой шрам, показавшийся ей как будто бы в самом деле происшедшим от веревки.
- Но как же вы спаслись? - проговорила она, смотря ему прямо в лицо.
- С помощью ж добрых товарищей и некоторой собственной смелости!.. отвечал Жуквич.
Елена продолжала не спускать с него глаз: сделанное им открытие еще выше подняло Жуквича в глазах ее.
- Да доверьте ж мне, панна Жиглинская!.. - воскликнул между тем он. Вы ж удумали посвятить себя вместе со мною польскому делу!
- Удумала! - проговорила Елена.
- Так разве ж можно, быв так близко к вам, не поклоняться вашей красоте?.. Разве ж вы, панна Жиглинская, не знаете ваших чарующих прелестей? Перед вами быв, надо ж или боготворить вас, или бежать от вас!..
Елена мгновенно вся покраснела и сделалась сумрачною.
- Очень жаль это!.. - заговорила она. - И я, признаюсь, в этот раз гораздо бы больше желала быть каким-нибудь уродом, чем красивою женщиной!
- Для чего ж то? - воскликнул Жуквич.
- Для того, чтобы вы тогда относились ко мне по сходству наших убеждений, а не по чему иному... Я собственно с любовью навсегда покончила: мое недавнее прошедшее дало мне такой урок, что я больше не поддамся этому чувству, и, кроме того, я убедилась, что и по натуре своей я женщина не любви, а политики.
- Но любовь ж не помешает политике! - возразил Жуквич.
- Напротив, очень помешает! - продолжала Елена. - Шиллер недаром выдумал, что Иоанна д'Арк до тех пор только верна была своему призванию, пока не полюбила.
- Нет, эта фантазия поэта совершенно несправедливая! - возразил ей Жуквич, и лицо его приняло весьма недовольное выражение, так что Елена несколько испугалась этого.
- Вот видите, как нехорошо быть красивой собой! - проговорила она. - Вы теперь будете недовольны мною и, может быть, даже постараетесь отстранить меня от нашего общего дела.
- О, нет, зачем ж? - возразил он ей.
- И не отстраняйте меня!.. Я буду вам полезна! - сказала Елена с чувством.
- Да знаю ж это я! - воскликнул и Жуквич с чувством.
VIII
С Елизаветой Петровной после того, как Елена оставила князя, сделался легонький удар. Услыхав от Елпидифора Мартыныча, что у князя с Жуквичем была дуэль, она твердо была убеждена, что Елена или приготовлялась изменить князю, или уже изменила ему. Главным образом в этом случае Елизавету Петровну беспокоила мысль, что князь, рассердясь на Елену, пожалуй, и ей перестанет выдавать по триста рублей в месяц; но, к великому удивлению ее, эти деньги она продолжала получать весьма исправно. Достойный друг Елизаветы Петровны, Елпидифор Мартыныч почти всякий день посещал ее в болезни и пользовал ее совершенно бесплатно. В своих задушевных беседах с ним Елизавета Петровна каждый раз превозносила князя до небес.
- Это ангел, а не человек, - ей-богу, какой-то ангел! - говорила она почти с удивлением.
- Именно, что ангел! - подхватывал Елпидифор Мартыныч, тоже, как видно, бывший очень доволен князем.
- Но как его-то, голубчика, здоровье? - продолжала Елизавета Петровна со слезами на глазах.
- Что здоровье!.. Тело еще можно лечить, а душу нет, - душу не вылечишь! - отвечал Елпидифор Мартыныч грустным тоном.
- Стало быть, он все еще любит ее, мерзавку? - спрашивала Елизавета Петровна.
- Кажется, что любит!.. О ребенке, главное, теперь беспокоится. Приказал было мне, чтоб я каждый день заезжал навещать малютку; я раз заехал... мальчик уже ходит и прехорошенький.
