надобно было ехать проселком. Телега на каждом шагу готова была свернуться набок. Вихров почти желал, чтобы она кувырнулась и сломала бы руку или ногу стряпчему, который начал становиться невыносим ему своим усердием к службе. В селении, отстоящем от города верстах в пяти, они, наконец, остановились. Солдаты неторопливо разместились у выходов хорошо знакомого им дома Ивана Кононова.
- Пойдемте в дом, - сказал шепотом и задыхающимся от волнения голосом стряпчий Вихрову, и затем они вошли в совершенно темные сени.
Послышалось беганье и шушуканье нескольких голосов. Вихров сам чувствовал в темноте, что мимо его пробежали два - три человека. Стоявшие на улице солдаты только глазами похлопывали, когда мимо их мелькали человеческие фигуры.
- Ведь это все оттуда бегут! - заметил один.
- А бог их знает, - отвечал другой флегматически.
- Погоди, постой, постой! - кричал между тем стряпчий, успевший схватить какую-то женщину. Та притихла у него в руках.
- Солдат! - крикнул он.
Вошел солдат. Он передал ему свою пленницу.
- Держи крепче!
И тотчас же потом закричал: 'Ты еще кто, ты еще кто?' - нащупав какую-то другую женщину. Та тоже притихла. Он и ее, передав солдату, приказал ему не отпускать.
- Теперь пойдемте в моленную ихнюю, я дорогу знаю, - прибавил он опять шепотом Вихрову и, взяв его за руку, повел с собой.
Пройдя двое или трое сеней, они вошли в длинную комнату, освещенную несколькими горящими лампадами перед целым иконостасом икон, стоящих по всей передней стене. Людей никого не было.
- Разбежались все, черти! - говорил стряпчий.
- Но, может быть, тут никого и не было, - сказал ему Вихров.
- Как никого не было? Были! - возразил стряпчий.
В это время вошел в моленную и сам Иван Кононов, высокий, худощавый, с длинной полуседой бородой старик. Он не поклонился и не поздоровался со своими ночными посетителями, а молча встал у притолка, как бы ожидая, что его или спросят о чем-нибудь, или прикажут ему что-нибудь.
- Куда это прихожан-то своих спрятал? - спросил его Миротворский.
- Никого я не спрятал, - отвечал Иван Кононов, с какой-то ненавистью взглянув на Миротворского: они старые были знакомые и знали друг друга.
- Что же, разве сегодня службы не было? - продолжал тот.
- Кому служить-то?.. - отвечал Иван Кононов опять как-то односложно: он знал, что с господами чиновниками разговаривать много не следует и проговариваться не надо.
- Ты отслужишь за попа, - заметил Миротворский.
- Нет, я не поп! - отвечал уже с усмешкой Иван Кононов.
- Так, значит-с, мы в осмотре напишем, что нашли раскиданными по иолу подлобники! - И Миротворский указал Вихрову на лежащие тут и там небольшие стеганые ситцевые подушки. - Это вот сейчас видно, что они молились тут и булдыхались в них своими головами.
Вихров на это молчал, но Кононов отозвался:
- Известно, молимся с семейством каждый день и оставляем тут подушечки эти, не собирать же их каждый час.
- А ладаном отчего пахнет, это отчего? - спросил плутовато Миротворский.
- И ладаном когда с семейством курим, не запираюсь в том: где же нам молиться-то, - у нас церкви нет.
- Это что еще? - воскликнул вдруг Миротворский, взглянув вверх. - Ты, любезный, починивал моленную-то; у тебя три новые тесины в потолке введены!
- Ничего нет, никаких тесин новых! - отвечал Кононов немного сконфуженным голосом и слегка побледнев.
- Как нет? Вы видите? - спросил Миротворский Вихрова.
- Вижу, - отвечал тот, решительно не понимая, в чем тут дело и для чего об этом говорят. В потолке, в самом деле, были три совершенно новых тесины.
- Как же ты говоришь, что не новые? - сказал Миротворский Кононову.
- Не новые, - повторил тот еще раз.
- Нет, это новые! - сказал ему и Вихров.
Кононов ничего не отвечал и только потупился.
- Мы моленную, значит, должны запечатать, - сказал Миротворский. Дозволено только такие моленные иметь, которые с двадцать четвертого года не были починяемы, а как которую поправят, сейчас же ее опечатывают.
Вихров проклял себя за подтверждение слов Миротворского о том, что тесины новые.
- Ну-с, теперь станемте опрашивать захваченных, - продолжал Миротворский и велел подать стол, стульев, чернильницу, перо и привести сторожимых солдатами женщин.
- Хорошо ли это делать в моленной? - заметил ему Вихров.
- По закону следует на месте осмотра и опрашивать, - отвечал Миротворский.
Все это было принесено. Следователи сели. Ввели двух баб: одна оказалась жена хозяина, старуха, - зачем ее держали и захватили неизвестно!
Миротворский велел сейчас же ее отпустить и за что-то вместо себя выругал солдата.
- Дурак этакий, держишь, точно не видишь, кого?
Другая оказалась молодая, краснощекая девушка, которая все время, как стояла в сенях, молила солдата:
- Отпусти, голубчик, пожалуйста!
- Не смею, дура; зачем ты сюда приходила?!
- Да я так, на поседки сюда пришла, да легла на печку и заснула.
Миротворский начал плутовато допрашивать ее.
- Ты православная?
- Православная.
- А в церковь редко ходишь?
- Где в церковь-то ходить, - далеко.
- Ну, а сюда, что ли, в моленную ходишь?
- Ино и сюда хожу! - проболталась девушка.
Миротворский все это записывал. Вихрова, наконец, взорвало это. Он хотя твердо и не знал, но чувствовал, что скорее он бы должен был налегать и выискивать все средства к обвинению подследственных лиц, а не депутат ихний, на обязанности которого, напротив, лежало обстаивать их.
- Позвольте, я сам буду допрашивать и писать, - сказал он, почти насильно вырывая у Миротворского перо и садясь писать: во-первых, в осмотре он написал, что подлобники хотя и были раскиданы, но домовладелец объяснил, что они у него всегда так лежат, потому что на них молятся его домашние, что ладаном хотя и пахнуло, но дыма, который бы свидетельствовал о недавнем курении, не было, - в потолке две тесины, по показанию хозяина, были не новые.
Пока он занимался этим, Миротворский будто бы случайно вышел в сени. Вслед же за ним также вышел и Иван Кононов, и вскоре потом они оба опять вернулись в моленную.
Вихров, решившийся во что бы то ни стало заставить Миротворского подписать составленное им постановление, стал ему читать довольно строгим голосом.
- Что ж, хорошо, хорошо! - соглашался сверх ожидания тот. - Но только, изволите видеть, зачем же все это объяснять? Или написать, как я говорил, или уж лучше совсем не писать, а по этому неясному постановлению его хуже затаскают.
- Хуже, ваше высокородие; по этому постановлению совсем затаскают, произнес жалобным голосом и Иван Кононов.
- Как же делать? - спросил Вихров.
- Да так, ничего не писать! - повторил Миротворский. - Напишем, что никого и ничего
