- Если не называть пороков и не говорить об них, так и писать решительно будет нечего.
- Ах, мало ли, боже мой! Написан же 'Монте-Кристо' без пороков! договорился наконец инженер до своего любимого романа, в котором ему по преимуществу нравилось богатство Монте-Кристо, который мог жить, кутить и покупать всевозможные вещи: все это ужасно раздражительно действовало на воображение инженера.
- У вас, я вижу, один вкус с mademoiselle Прыхиной, - проговорил не без досады Вихров.
- Именно с Прыхиной, - подтвердила и Юлия насмешливо.
- Черт знает, кто такая там Прыхина, а я говорю, что я сам думаю и чувствую, - произнес инженер.
Вихров, видя, что конца не будет этим спорам и замечаниям, свернул свою тетрадку и раскланялся со всеми, и как Виссарион ни упрашивал его остаться ужинать, и как Юлия ни кидала на него пламенные взгляды, он ушел. Душевное состояние его было скверное, и не то, чтобы его очень смутили все эти отзывы: перебрав в голове слышанные им мнения об его произведении, он очень хорошо видел, что все люди, получившие университетское образование, отзывались совершенно в его пользу, - стало быть, тут, очевидно, происходила борьба между университетским мировоззрением и мировоззрением остального общества. Главным образом его возмутило то, что самому-то ему показалось его произведение далеко не в таком привлекательном свете, каким оно казалось ему, когда он писал его и читал на первых порах. 'Да, все это - дребедень порядочная!' - думал он с грустью про себя и вовсе не подозревая, что не произведение его было очень слабо, а что в нем-то самом совершился художественный рост и он перерос прежнего самого себя; но, как бы то ни было, литература была окончательно отложена в сторону, и Вихров был от души даже рад, когда к нему пришла бумага от губернатора, в которой тот писал:
'До сведения моего дошло, что в деревне Вытегре крестьянин Парфен Ермолаев убил жену, и преступление это местною полициею совершенно закрыто, а потому предписываю вашему высокоблагородию немедленно отправиться в деревню Вытегру и произвести строжайшее о том исследование. Дело сие передано уже на рассмотрение уездного суда'.
Вихрову в этом поручении, сверх того, было приятно и то, что он тут будет иметь дело с убийцею и станет открывать пролитую кровь человеческую. Он в тот же вечер пошел к Захаревским, которых застал всех в сборе, и рассказал им о своем отъезде. Известие это, видимо, очень испугало и огорчило Юлию.
- Но долго ли же вы пробудете на этом деле? - спросила она.
- Не знаю, пожалуй, и месяц провозишься! - отвечал Вихров.
- Как месяц!.. - почти воскликнула Юлия. - Неужели же вы не можете поспешить и раньше вернуться?
- Вряд ли!.. - отвечал ей Вихров довольно равнодушно.
Юлия после этого стала как опущенная в воду; прокурор тоже выглядел как-то еще солиднее; даже беспечный инженер был явно мрачен и все кусал себе ногти. Разговор тянулся вяло.
- Вы мне, значит, и не дочитаете вашей повести, - говорила Юлия.
- Нет, не дочитаю, - отвечал Вихров.
- Дайте же мне ее, по крайней мере, я сама ее дочту.
- Возьмите хоть совсем; я подарить вам ее могу.
- Ну, совсем подарите, - сказала с улыбкой Юлия.
- Хорошо, - отвечал Вихров и, позвав человека, велел ему сходить вниз и принести лежащую на столе книжку.
Тот принес.
- Надпишите же на ней что-нибудь, - сказала Юлия.
- Вихров взял и надписал: 'Единственной благосклонной слушательнице от автора'.
Оба брата Захаревские смотрели на всю эту сцену молча и нахмурившись.
Вихров вскоре распрощался с ними, чтобы завтра рано утром выехать.
По уходе его между Захаревскими несколько времени продолжалось молчание.
- Что же мне отвечать отцу: приедешь ты или нет? - заговорил первый Виссарион, обращаясь к сестре.
Ту как бы немного при этом подернуло.
- Я сама напишу отцу. Он должен знать и понимать, зачем я здесь живу, отвечала она. - Я надеюсь, что ты не потяготишься мною, - прибавила она уже с улыбкой брату.
- Что же мне тяготиться! - пробурчал тот. - Не про меня говорят, а про то, что когда же и чем это кончится?
- Может быть, никогда и ничем не кончится, - отвечала Юлия опять с маленькою судоргою в лице.
- Так для чего же вся эта и комедия? - возразил инженер.
- А если мне и в комедии этой хорошо, так чего ж тебе жаль? - сказала Юлия.
- Я с его стороны решительно ничего не вижу, кроме простой вежливости, - проговорил прокурор.
- И я тоже! - подхватил инженер.
- И я тоже! - сказала и Юлия грустно-насмешливым голосом.
- Так к чему же все это поведет? - спросил инженер.
- А я почему знаю! - отвечала Юлия, и глаза ее наполнились уже слезами.
Оба брата только переглянулись при этом и прекратили об этом разговор.
VI
УБИТАЯ КРЕСТЬЯНСКАЯ ЖЕНКА
Говоря по правде, герой мой решительно не знал, как приняться за порученное ему дело, и, приехав в маленький город, в уезде которого совершилось преступление, придумал только послать за секретарем уездного суда, чтобы взять от него самое дело, произведенное земскою полициею.
На это приглашение Вихрова к нему явился господин высокий, худой и плешивый.
- У вас есть дело об убийстве крестьянином Ермолаевым жены своей? спросил его прямо Вихров.
- У нас это дело называется о скоропостижно умершей жене крестьянина Ермолаева.
- Тут нечисто что-то! - сказал Вихров.
Секретарь только развел на это руками и вздохнул.
- Не по одному этому делу полиция наша так распоряжается; пишешь-пишешь на нее в губернское правление, - хоть брось!
- Но как мне поступить тут? Губернатор мне ничего не пояснил в предписании.
Секретарь на это слегка усмехнулся.
- До начальника губернии, - начал он каким-то размышляющим и несколько лукавым тоном, - дело это, надо полагать, дошло таким манером: семинарист к нам из самых этих мест, где убийство это произошло, определился в суд; вот он приходит к нам и рассказывает: 'Я, говорит, гулял у себя в селе, в поле... ну, знаете, как обыкновенно молодые семинаристы гуляют... и подошел, говорит, я к пастуху попросить огня в трубку, а в это время к тому подходит другой пастух - из деревни уж Вытегры; сельский-то пастух и спрашивает: 'Что ты, говорит, сегодня больно поздно вышел со стадом?' - 'Да нельзя, говорит, было: у нас сегодня ночью у хозяина сын жену убил'. Пастухи-то, знаете, всем обществом кормятся: понедельно, что ли, там в каждом доме живут. Пастух-то у этого именно Парфена Ермолаева и жил. Он рассказывает это, а я самое дело-то читаю... складно да ладно там написано: что была жена у Парфена Ермолаева, что жили они согласно и умерла она по воле божьей. Так меня, знаете, злость взяла, думал требовать дополнения по делу - пользы нет, я и говорю этому мальчику-то (он шел в губернский город - хлопотать по своему определению): 'Ступай, говорю, скажи все это губернатору!' Мальчик-то, вероятно, пошел да и донес.
- Мне, значит, с пастуха и начать надо, - проговорил Вихров.
