- Чего тут не уметь-то! - возразил Ванька, дерзко усмехаясь, и ушел в свою конуру. 'Русскую историю', впрочем, он захватил с собою, развернул ее перед свечкой и начал читать, то есть из букв делать бог знает какие склады, а из них сочетать какие только приходили ему в голову слова, и воображал совершенно уверенно, что он это читает!
- Умею! - произнес он, самодовольно поднимая свою острую морду.
Юноши наши задумали между тем дело большое. Плавин, сидевший несколько времени с закрытыми глазами и закинув голову назад, вдруг обратился к Павлу.
- А что, давайте, сыграемте театр сами, - сказал он с ударением и неторопливо.
Павел даже испугался немножко этой мысли.
- Как сыграем, где? - произнес он.
- Здесь у нас вверху, в зале.
- А декорации где же и занавес?
- Все это сделаем сами; я нарисую, сумею.
Павел взглянул почти с благоговением на Плавина.
- Завтра я пойду в гимназию, - продолжал тот: - сделаем там подписку; соберем деньги; я куплю на них, что нужно.
Павлу это предложение до такой степени казалось мало возможным, что он боялся еще ему и верить.
- Теперь, главное дело, надо с Симоновым поговорить. Пошлите этого дурака - Ваньку, за Симоновым! - сказал Плавин.
- Поди, Иван, сейчас позови Симонова! - крикнул Павел сколько мог строгим голосом.
Ванька пошел, но и книгу захватил с собою. Ночью он всегда с большим неудовольствием ходил из комнат во флигель длинным и темным двором. В избу к Симонову он вошел, по обыкновению, с сердитым и недовольным лицом.
- Поди к господам; посылают все, почитать не дадут! - проговорил он, махнув с важностью книгой.
- Что им надо? - отозвался лежавший на печи Симонов.
- Надо, знать, ступай!
Симонов сейчас же соскочил с печи, надел вицмундиришко и валяные сапоги и побежал.
Ванька тоже побежал за ним: он боялся отставать!
- Извините, я уж в валенках; спать было лег, - сказал Симонов, входя в комнаты.
- Ничего, - отвечал Плавин, вставая и выпрямляясь во весь свой довольно уже высокий рост. Решительность, сообразительность и воодушевление заметны были во всей его фигуре.
- Знаешь что?.. Мы хотим сыграть театр у вас в верхней зале, позволишь ты? - спросил он Симонова.
- Театр? - повторил тот. - Да гляче бы; только чтобы генеральша не рассердилась... - В тоне голоса его была слышна борьба: ему и хотелось очень барчиков потешить, и барыни он боялся, чтобы она не разгневалась на него за залу.
- Генеральша ничего, - сказал Павел с уверенностью: - я напишу отцу; тот генеральше скажет.
- Это вот так, ладно! Папаше вашему она слова не скажет - позволит, сказал Симонов. Удовольствие отразилось у него при этом даже на лице.
- Это, значит, решено! - начал опять Плавин. - Теперь нам надобно сделать расчет пространству, - продолжал он, поднимая глаза вверх и, видимо, делая в голове расчет. - Будет ли у вас в зале аршин семь вышины? - заключил он.
- Надо быть, что будет!.. Заглазно, конечно, что утвердительно сказать нельзя... - отвечал, придав мыслящее выражение своей физиономии, Симонов.
- Пойдем, сходим сейчас же, смеряем, - сказал Плавин, не любивший ничего откладывать.
- Сходимте, - подхватил и Симонов с готовностью.
- Возьмите и меня, господа, с собою, - сказал Павел. У него уже и глаза горели и грудь волновалась.
Симонов сейчас засветил свечку, и все они сначала прошли по темному каменному коридору, потом стали подниматься по каменной лестнице, приотворили затем какую-то таинственную маленькую дверцу и очутились в огромной зале. Мрак их обдал со всех сторон. Свечка едва освещала небольшое около них пространство, так что, когда все взглянули вверх, там вместо потолка виднелся только какой-то темный простор.
- Ого! Тут не две, а пожалуй, и четыре сажени будут! - воскликнул Симонов.
- Отличная, превосходная зала! - говорил Плавин, исполненный искреннего восторга.
- Отличная! - повторял за ним и Павел.
- Теперь-с, станем размеривать, - начал Плавин, - для открытой сцены сажени две, да каждый подзор по сажени?.. Ровно так будет!.. - прибавил он, сосчитав шагами поперек залы.
- Так! - повторял за ним и Симонов.
- В длину сцена будет, - продолжал неторопливо Плавин, - для лесных декораций и тоже чтоб стоять сзади, сажени четыре с половиной...
- Так! - подтвердил и на это Симонов.
- Актеры будут входить по той же лестнице, что и мы вошли; уборная будет в нашей комнате.
- В вашей комнате, - согласился Симонов.
- Сидеть публика будет на этих стульях; тут их, должно быть, дюжины три; потом можно будет взять мебели из гостиной!.. Ведь можно? - обратился Плавин к Симонову.
- Можно, я думаю, - отвечал тот. В пылу совещания он забыл совершенно уж и об генеральше.
- Пройдемте чрез гостиную, - сказал Плавин.
Все пошли за ним. Это тоже оказалась огромная комната. Мебель в ней была хоть и ободранная, но во вкусе a l'empire[125]: белая с золотым и когда-то обитая шелковой малиновой материей. По стенам висели довольно безобразные портреты предков Абреевых, в полинялых золотых рамках, все страшно запыленные и даже заплеснелые. В огромных зеркалах, доходящих чуть не до потолка, отразились длинные фигуры наших гимназистов с одушевленными физиономиями и с растрепанными волосами, а также и фигура Симонова в расстегнутом вицмундиришке и валяных сапогах.
- Мебели тут человек на двадцать на пять будет, а всего с зальною человек шестьдесят сядет, - публика не малая будет! - заключил он с гордостью.
- Какое малая! - подхватил Павел.
Когда они вошли в наугольную комнату, то в разбитое окно на них дунул ветер и загасил у них свечку. Они очутились в совершенной темноте, так что Симонов взялся их назад вести за руку.
Сначала молодые люди смеялись своему положению, но, когда они проходили гостиную, Павлу показалось, что едва мерцающие фигуры на портретах шевелятся в рамках. В зале ему почудился какой-то шорох и как будто бы промелькнули какие-то белые тени. Павел очень был рад, когда все они трое спустились по каменной лестнице и вошли в их уютную, освещенную комнату. Плавин сейчас же опять принялся толковать с Симоновым.
- Ну-с, Василий... как тебя по отчеству? - он заметно ласкался к Симонову.
- Мелентьич, - отвечал тот.
- Василий Мелентьич, давайте теперь рассчитаемте, что все будет это стоить: во-первых, надобно поднять сцену и сделать рамки для декораций, положим хоть штук четырнадцать; на одной стороне будет нарисована лесная, а на другой - комнатная; понимаешь?
- Понимаю-с, - отвечал Симонов. Он, в самом деле, все, что говорил ему Плавин, сразу же понимал.
- Что же все это будет стоить, - материал и работа? - заключил наконец тот с некоторым уже беспокойством в голосе.
- Материал - рублей пятнадцать; а работа что?.. Сделаю, - отвечал Симонов и вслед за тем как-то торопливо обратился к Павлу: - Только уж вы, пожалуйста, папеньке-то вашему напишите.
- Напишу, - отвечал Павел и сейчас же принялся писать; а Симонов, пожелав барчикам покойной
