эфир выходит «Поздравляю вас!» – передача, которую в старой терминологии можно назвать концертом по заявкам. Объяснять, думаю, не приходится. У большинства радиостанций подобные выпуски наличествуют. Шиком, высшим пилотажем считается разговорить позвонившего: чем таким-сяким ваш любимый Петя отличается? А кто Петя по профессии? Сантехник! Романтично! Мой, то есть ваш любимый сантехник! Для него звучит песня, подаренная Тамарой...
Время требуется, чтобы звукооператор отыскал нужную песню и запустил в эфир. Гроздь эсэмэсок можно подогнать под одну заявку, потому что «поздравляльщики» вариативностью не отличаются, а гнать в эфире Диму Билана за Димой Биланом невозможно.
Приходя на радио к девяти утра, отбывая после девяти вечера, не привыкшая к длительному пребыванию в людской среде, я валилась с ног от усталости. Это было целительно. Я так хотела выспаться, отдохнуть, что фраза: «Меня бросил Костя!» – почти не будоражила. Проглотив, не разбираясь, что бабушка подсовывала, я брела к постели и падала замертво. Чтобы наутро вырваться из сна под бабулино: «Ася, поднимайся! При Сталине за опоздания в тюрьму сажали».
...Сталин, как же, помню. Звонил на передачи... А потом я его спасла. Усатого тирана? Было-было. Чтобы генсек на радио звонил?..
– Ася! Или ты поднимаешься, или несу чайник!
Зачем Сталину чайник? Для ритуального омовения, совершаемого мусульманами перед намазом. Никто, кроме меня, не знает, что Сталин – шахид!
– Ася! Разбери тебя черти! Уже без четверти восемь. Ты за полчаса не оклемаешься. Наградил бог внучкой! Сейчас пойду и лягу с давлением стенокардии!
Под бабушкины угрозы, в полубреду я сползаю с тахты и плетусь в ванную, чтобы под струями то холодной, то горячей воды сообразить, что Сталин к шахидам отношения не имеет, а меня бросил Костя.
Через три недели штатной работы, когда до Нового года оставалось несколько дней, я сумела войти в ритм. Вскакивала утром – больно жирно вам будет, девушка, валяться в постели, расставаясь со сном. Принимала душ, завтракала – кофе, творожок, маленькая гренка с клубничным повидлом. Мчалась на работу.
Рассуждения про сов и жаворонков – ерунда. По себе теперь знаю. Надо – встанешь, сова, на заре. Надо – полночи, жаворонок, будешь вкалывать, потому что завтра – ответственная работа. В моём случае – передача «Словарик».
Хвалить себя неделикатно. И всё-таки замечу, что без Костиного дирижирования, без подсказок я работала вполне профессионально. Мне казалось странным, что когда-то боялась микрофона, замирала от каждого телефонного звонка. Профессионализм опасен заблуждением насчёт собственного большого мастерства, расслабленностью, нередко приводящей к ошибкам и проколам. До абсолютной самоуверенности мне было ещё далеко, но вот бациллой «радиомании» я уже заразилась. О бацилле рассказывал Костя. Заболевание чаще поражает диджеев – они часами треплются в эфире и уже не могут существовать без этой формы самовыражения, действующей наркотически. Точно не берусь воспроизвести биологическую подоплёку, но примерно так: волнение, которое вызывает работа в эфире, провоцирует выработку адреналина, а тот, в свою очередь, запускает процесс защиты организма в виде выплеска гормонов удовольствия. Точно так при тяжёлом физическом труде те же гормоны выплескиваются в кровь. Можно понять природу, скрасившую тяжкий труд. (Хотя я плохо представляю себе рабов на галере, с энтузиазмом гребущих вёслами.) Про радио природа знать не могла. Радиомания – побочный эффект. Для меня работа в штате радиостанции – негаданный подарок. Я трудилась бы бесплатно, перешла на хлеб и воду, ходила бы в обносках – только не отлучайте от микрофона. К сожалению, продюсеры отлично знают про бациллу и ловко используют зависимость радиоведущих. Не все ведущие, конечно, подвержены радиомании. Но тех, кто с иммунитетом, можно сократить под предлогом кризиса.
Работа – дом, утром на работу – вечером домой. Отклонений от маршрута я не допускала, да и сил не было. Наверное, у меня был невроз, как у человека, который лихо отплясывает, хотя на душе кошки скребут. Плясать, чтобы не думать, не плакать, не терзаться.
Приглашения на дни рождения от немногочисленных подруг – «извините, не смогу». Мама и папа упрекают, что давно у них не была, – «простите, очень устаю». Дом – работа, работа – дом. И только для девочки Насти я сделала исключение. Через силу согласилась увидеться, ведь обещала ребёнку. Настя хотела, чтобы в субботу я ждала её после факультатива по математике возле школы. Наверняка желала похвастать перед одноклассниками – меня Ася Топоркова встречает. Я не пошла на поводу у богатенькой девочки, предложила прогулку в городском сквере.
Состояние природы, на которую я давно не обращала внимания, было изумительным. Настоящий гололёд – чёрные лысые ветви деревьев покрыты глазурью льда. Абсолютное безветрие, но под действием собственной тяжести стеклянные ветки похрустывают, поскрипывают, шуршат загадочно.
– Как полиэтилен, – сказала Настя.
– Как напоминание и предчувствование, упрёк и прощение, разочарование и надежда, – не согласилась я. – Посмотри, как свет играет на ледяных ветках. Они кажутся вкусными леденцами.
– Ася, вы стихи, наверное, пишете?
Настя забыла об уговоре перейти на «ты», что меня устраивало. Дистанция, которую в русское общение привносит «вы», во многих отношениях очень удобна.
– К стихам способностей не имею. Но много помню наизусть. Хочешь, прочитаю?
– Не хочу. Сейчас стихами только ботаники интересуются.
– Увы, увы, увы. Три раза увы. Поэзия – это высшая форма владения литературной образной речью. Соответственно люди, способные воспринимать поэзию, позволю себе быть нескромной, относятся к разряду личностей с развитой душевной организацией. А ботаники изучают растения. Тоже, наверное, интересная наука.
– Ботаники – это неприспособленные придурки.
– Не стала бы спешить с определениями. И хочу заметить, что в устах юной леди сленг воспринимается с недоумением. Дворянка, которая выражается плебейски. Может, она и не дворянка вовсе? За внешностью маленькой гранд-дамы просто наряженная пастушка?
Я выражалась напыщенно, использовала обороты речи несовременные. Вовсе не преследовала педагогических целей. Прогулка по аллеям со стеклянными деревьями настроила меня на высокопарный стиль, мне хотелось выражаться так, как хотелось. И признаюсь, большой жалости к Насте, страдающей от того, что папа ушёл, я не испытывала. Девочка переболеет и выздоровеет. Я же переболею и останусь инвалидом. После Кости любой мужчина будет второго сорта. Но инвалиды нетребовательны.
– Ася, вы не похожи на других. Вы мне нравитесь.
– Благодарю. Следует вернуть комплимент. Но, маленькая леди, на этих хрустальных аллеях мне не хочется следовать этикету. Во фразе «Вы мне нравитесь» большими буквами написано «МНЕ», а не «ВЫ». Заботит ли вас, нравитесь ли вы мне?
Настя внезапно остановилась. Кусала губы, что-то лихорадочно обдумывала.
«Увлеклась, расслабилась. Ты говоришь с ребёнком, стыдно насмехаться над ним!» – приказала ясебе.
– Я хочу вас спросить.
– Спрашивай.
– Честно мне скажете?
– Клянусь.
– Вам не понравилась моя мама?
Клятвы клятвами, а мамы мамами.
– Что значит «не понравилась»?
– Не юлите!
– Я общалась с твоей мамой двадцать минут. Людей, которые с первого взгляда оценивают других людей, не уважаю. Нельзя человека понять за мгновения. Тем более человека, находящегося в исключительно тяжёлом душевном состоянии.
– Она хорошая.
– Верю. Что тебя беспокоит, Настя?
