Петровне и отправил нарочного к сестре. Несмотря на болезнь матери, Юлии Владимировны не было дома - она находилась у модистки, где делалось для нее новое платье, в котором она должна была явиться на бал в дворянское собрание. Павел был худ и бледен. Видно, золотое время для новобрачных не слишком-то счастливо прошло для него. Он сидел около больной и держал ее за руку; ключница Марфа стояла в ногах, пригорюнившись, и вздыхала; молодая горничная девка приготовляла новый горчичник, перемарав в нем руки и лицо. Приехала Юлия Владимировна в сопровождении гризетки, бережно несшей новое платье. Сначала она прошла в свой кабинет, или, как она его называла, будуар, и еще раз начала примеривать обнову. Платье сидело необыкновенно ловко. Юлия Владимировна с полчаса любовалась пред большим зеркалом своим платьем и собой; она оглядывала себя во всевозможных положениях - и спереди, и с боков, и загибала даже голову, чтобы взглянуть на свою турнюру, и потом подвигала стул и садилась, чтоб видеть, каково будет платье, когда она сядет. Платье было отличное. Переодевшись, Юлия Владимировна вошла в комнату больной.
- Что ж вы не сбираетесь? По сю пору не бриты, - сказала она, даже не поздоровавшись с мужем.
- Я сегодня не могу ехать, Юлия, - проговорил Павел.
- Вот прекрасно! Вот хорошо! - вскрикнула Юлия каким-то неприятно звонким голосом. - Зачем же я платье делала? Зачем вы это меня дурачите?
- Вы видите, матушка умирает.
- Скажите, пожалуйста, что выдумал! Во-первых, матушка не умирает, а обыкновенно больна; а во- вторых, разве вы поможете, что тут будете сидеть?
- Воля твоя, я не в состоянии.
- И вы это решительно говорите?
- Вы знаете, когда можно ехать, я еду.
- Нет, вы скажите мне, что вы решительно не хотите ехать.
- Я не могу ехать.
- Очень хорошо! Отлично! Вы думали меня испугать - ужасно испугалась, я одна поеду.
Павел ничего не отвечал.
- И непременно поеду. Нарочно, знал, что мне хочется, выдумал предлог, какого совсем нет.
- Предлог у вас перед глазами, Юлия.
- Никакого у меня нет перед глазами предлога, а есть только ваши выдумки... Я одна поеду.
Проговоря это, Юлия вышла в угольную и, надувши губы, села на диван. Спустя несколько минут она начала потихоньку плакать, а потом довольно громко всхлипывать. Павел прислушался и тотчас догадался, что жена плачет. Он тотчас было встал, чтоб идти к ней, но раздумал и опять сел. Всхлипывания продолжались. Герой мой не в состоянии был долее выдержать свой характер: он вышел в угольную и несколько минут смотрел на жену. Юлия при его приходе еще громче начала рыдать.
- О чем же вы плачете? - спросил он.
- Всегда напротив, - говорила сквозь слезы Юлия, - если бы я знала, я просила бы папеньку. Как я поеду одна? Зачем же я делала платье? Вечно с вашими глупостями; я не служанка ваша смеяться надо мной; поутру сбиралась, а вечером сиди дома!
- Ах, как вы малодушны!
- Сам ты малодушен - тюфяк!
Павел улыбнулся и сел около жены, но Юлия отодвинулась на другой конец дивана.
- Не извольте садиться около меня... неблагодарный... вчера что вечером говорил?
- Я и теперь скажу то же.
- Очень нужны мне твои слова, притворяется туда же: умереть для вас готов, а съездить на вечер не хочется!
- Как вы несправедливы ко мне. Что, если мы поедем, а матушка умрет, что даже посторонние скажут? С какими чувствами мы будем веселиться?
- Вот прекрасно - с какими чувствами! Не прикажете ли все сидеть да плакать? Подите вон: видеть вас не могу! Наказал меня бог, по милости папеньки. Наденька теперь, я думаю, уж совсем оделась. - При этих словах Юлия снова залилась слезами и упала на подушку дивана.
- Юлия! Это ведь смешно - вы ребячитесь, - сказал Павел, подходя снова к жене.
- Отойдите от меня! - вскрикнула Юлия, оттолкнув мужа рукой, и продолжала плакать.
Павлу жаль было жены: он заметно начал сдаваться.
- Не плачьте, Юлия, я поеду, - проговорил он.
Юлия не унималась.
- Я поеду, я пойду сейчас бриться. Ну, вот видите, я пошел бриться, говорил Павел и действительно пошел в залу.
По уходе мужа Юлия тотчас встала и отерла глаза.
'Дурак этакой, - говорила она про себя, глядясь в зеркало, - вот теперь с красными глазами поезжай на бал - очень красиво!'
Муж и жена начали одеваться. Павел уже готов был чрез четверть часа и, в ожидании одевавшейся еще Юлии, пришел в комнату матери и сел, задумавшись, около ее кровати. Послышались шаги и голос Перепетуи Петровны. Павел обмер: он предчувствовал, что без сцены не обойдется и что тетка непременно будет протестовать против их поездки.
- Батюшки мои! Что это у вас наделалось? - говорила Перепетуя Петровна, входя впопыхах в комнату и не замечая Павла. - Господи! Она совсем кончается... Матушка сестрица! Господи! Какой в ней жар! Да был ли у нее лекарь-то?
- Лекарь был, тетушка, - произнес Павел.
Перепетуя Петровна, наконец, заметила племянника.
- Что, батюшка, - сказала она, - уморил матушку-то? Дождался этакого счастия? Смотри, каким франтом, модный какой!.. На какой радости-то?.. Что мать-то умирает, что ли?
Павел не смел объявить тетке, что он едет в собрание. Но Перепетуя Петровна сама догадалась.
- На бал, что ли, они куда едут праздновать кончину матери? - спросила она, обращаясь к ключнице.
Марфа молчала.
- На бал, что ли, едете с супругой-то? - продолжала она, обращаясь к Павлу.
- Нас звали, тетушка, на дворянский бал.
- Да что, Павел Васильич, с ума, что ли, вы сошли, помешались, что ли, вы совсем с своей благоверной-то? Царица небесная! Не позволю вам этого сделать, не позволю срамить вам нашего семейства! Извольте сейчас раздеваться и остаться при матери, и жену не пускайте. Что такое? На что это похоже? Вы, пожалуй, и на похороны-то цыганский табор приведете - цыгане этакие... фигуранты! Только по балам ездить! Проюрдонитесь еще, по миру пойдете! Много отвалили за женушкой-то? В кулаке, я думаю, все приданое унесешь! Не смейте, сударь, ездить!
Старуха в это время застонала.
- Матушка моя! Голубушка! И ты мучишься - как не мучиться, видя этакую неблагодарность и бесстыдство! Мое не такое здоровье, да и то в груди закололо.
В это время в комнату вошла совсем одетая Юлия. Увидев тетку, она нахмурила брови и даже не поклонилась ей, но обратилась к мужу.
- Что ж? Поедем, пора!
Павел решительно не знал, что делать. Перепетуя Петровна вся вспыхнула.
- Нет, не пора и не может быть пора, потому что у него мать умирает.
Юлия сделала гримасу и продолжала натягивать французские перчатки.
- Велите подавать лошадей, - сказала она стоявшей тут горничной.
- Велите отложить лошадей, - перебила Перепетуя Петровна, поднимаясь со стула и придя в совершенный азарт. - Павел Васильич! Что ж вы молчите? Велите сейчас отложить лошадей. Останьтесь дома и оставьте и ее: она не смеет против вашего желания делать!
Юлия взглянула на Перепетую Петровну и залилась самым обидным смехом.
- Что, ваша тетка, верно, сумасшедшая? - спросила она Павла.