вестибюле. Многие предпочитали оставлять свою верхнюю одежду у швейцара, чтобы легче было подниматься по лестнице, для чего в вестибюле находилась большая стоячая вешалка.
Вот жильцов, живших по такой лестнице, и обслуживал швейцар. Большую часть времени швейцар проводил на улице, у подъезда лестницы или стоя у дверей, или сидя на табуреточке. Он открывал дверь приходившим и уходившим жильцам, жившим по этой лестнице, а также всем посетителям, которые приходили к этим жильцам в гости, по делу. Открывая дверь, он приветствовал приходившего и уходившего, снимая фуражку и кланяясь. Остальное время он посвящал поддержанию чистоты и порядка на лестнице.
Швейцары имели однородную во всем городе форму: фуражку с золотым околышем, пальто, обшитое золотым галуном, брюки навыпуск с узким золотым лампасом. Летом — тужурку, окантованную золотой тесьмой.
Жил швейцар при парадной лестнице в маленькой конурке полуподвального помещения, куда вела лесенка в несколько ступенек. Окно этой конуры, которая называлась «швейцарской», выходило на двор и было на уровне мостовой двора. И света и воздуха в этой конуре было мало. Были швейцарские и на уровне вестибюля. Тогда и окно находилось выше уровня мостовой двора. Это уже было лучше. Но помещения для швейцаров в большинстве домов были очень маленькие. В такой конуре с горем пополам мог еще жить один холостой человек. Но ведь нередко швейцар обзаводился семьей. Как он мог помещаться в таком уголке с семьей? Трудно понять. Во многих старых домах такие швейцарские каморки сохранились и до наших дней. Теперь они заняты маленькими починочными мастерскими (часов, авторучек).
Швейцар хорошо знал всех жильцов своей лестницы. Многих величал по имени отчеству. Хорошо знал также многих посетителей этих жильцов.
На ночное время парадная лестница закрывалась на ключ. В этом случае запоздавший жилец звонил швейцару, который, накинув пальто и надев фуражку, торопился к входной двери. Запоздалый жилец всегда давал швейцару «на чай». Если засидевшиеся гости жильцов поздно уходили, швейцар им тоже открывал дверь и тоже получал «на чай».
Так же как и дворники, швейцар получал грошовое жалованье. Поэтому швейцар был всегда рад, когда получал от жильцов какие-нибудь поручения. За хорошо выполненное поручение жилец в долгу не оставался. Большей частью ему приходилось выполнять роль посыльного. Каждый жилец, у которого встречалась надобность в посыльном, предпочитал лучше дать возможность заработать своему швейцару, чем обращаться к посыльному. Отлучаясь от дома, швейцар оставлял вместо себя заместителя. Если швейцар был женат, оставлял жену, если холостой — какую-нибудь женщину из дома или жену дворника — словом, человека надежного, которого жильцы хорошо знали и которому доверяли. Парадная лестница никогда не оставалась без надзора. Жена швейцара тоже подрабатывала у жильцов, принимая разные поручения женского труда в виде стирки и прочего. Кроме того, богатые люди, поносив немного вещи, в еще хорошем состоянии отдавали семье швейцара. Так вот и жил швейцар «с миру по нитке…»
Не у всех швейцаров было одинаковое положение. В богатых домах, среди богатых людей, — жили побогаче, в скромных домах, среди скромных людей, — победнее. Но были и швейцары, которые жили зажиточно, были состоятельными людьми. Такие швейцары стояли у подъездов ресторанов и гостиниц, банков и банкирских контор, страховых обществ, особняков вельмож и титулованных лиц. Тут уж все было другое, начиная с внешности. В такие дома, учреждения, особняки подбирались такие швейцары, внешний вид которых производил бы эффект, служил бы украшением, говорил бы о солидности либо учреждения, у подъезда которого он стоял, либо лица, которому принадлежал дом или особняк. Подбирались старики высокого роста, бравые, с большой серебристой бородой. А у некоторых швейцаров была такая борода, что залюбуешься, как у Черномора из «Руслана и Людмилы». Такая борода была в цене, в спросе, за ней охотились, ею дорожили. Да и швейцар зачастую в таких местах был не простой, а старый гвардеец — вся грудь в медалях. Одет он был с иголочки. А у дворцов — еще в ливрее. Это была форменная парадная одежда с шитьем и галунами. Пелеринка этой одежды была обшита широкой золотой тесьмой с двуглавым орлом. Да, действительно, такой швейцар мог быть украшением парадного подъезда. Это был «лев», который оберегал покой и благополучие своего господина, один из тех, с которыми мы так хорошо знакомы из «Парадного подъезда» Н. А. Некрасова. Уж у такого, вероятно, была не конура в 6–8 метров, а было помещение, достойное его положения. Да и жалованье было тоже негрошовое, как у его младшей братии в небольших домах, на скромных парадных. А про чаевые и речи нет — жаловаться не приходилось. И сынки таких швейцаров учились в гимназии, а дочки выдавались замуж с хорошим приданым. Вот и получилось: швейцар швейцару — рознь. Каждому своя судьба, свое счастье.
Так как большинство улиц города освещалось газом, то обслуживание газовых фонарей требовало большого штата фонарщиков. Как только спускались сумерки, фонарщик с легкой лесенкой на плече бегал от фонаря к фонарю. Накинув лесенку крючьями на перекладину фонаря, фонарщик быстро поднимался по ней, зажигал фонарь тлеющим фитилем и так же быстро, спустившись, бежал дальше. Быстрота движений этого человека понятна — ему полагался определенный срок для освещения своего участка.
Утром в установленные часы, в зависимости от времени года, фонари тушились автоматически по всей линии.
Со временем это дело улучшилось и ускорилось, когда фонарщику не приходилось подниматься по лестнице, так как он был снабжен шестом с тлеющим фитилем на конце. Этим же шестом он открывал и закрывал одну из створок шестигранного фонаря.
Впоследствии надобность в фонарщиках газового освещения вообще отпала, так как газовое освещение было автоматизировано.
При газовом освещении фонарщик мог быстро обслужить большой участок. Совсем другое дело — керосиновое освещение, которое еще сохранялось в захолустных улицах рабочих окраин. Прежде чем лампу зажечь, надо было и заправить. Это требовало времени.
На улицах Петербурга часто можно было встретить трубочиста. В то время дома с центральным отоплением были редки. Почти во всех домах было отопление печное. В услугах трубочиста потребность была большая[88]. Вот и бегал этот «черный человек» от дома к дому.
Одет был трубочист в брезентовый костюм, на голове — высокая шапочка типа фески. И костюм и шапочка были черные — в саже.
На плече у него была лесенка, метелочка с шарами, а за широким ременным поясом — складная ложечка для выгребания сажи.
Внешний вид трубочиста был страшный. Вот почему было принято маленьких детей пугать трубочистом. Теперь не напугаешь, так как трубочист в Ленинграде — редкость, ребята его почти не знают. Домов с печным отоплением становится все меньше и меньше.
В большие праздники и в Новый год трубочист ходил по квартирам поздравлять хозяев и получал «праздничные».
Рано утром на улицах появлялся почтальон с большой кожаной сумкой на широком ремне через плечо. Начиналась разноска почты. Нагрузка у почтальона была большая. Кроме писем, переводов, газет, почтальон разносил и журналы. А многие журналы давали подписчикам обильные приложения. Так, например, журналы «Нива» и «Природа и люди»[89] — до пятидесяти книг в год. Все это доставлялось подписчику на дом.
Теперь труд почтальонов значительно облегчен тем, что на каждой лестнице внизу установлен ящик для корреспонденции квартир всех этажей этой лестницы.
Почтальоны в то время были только мужчины. Они имели форму темно-синего цвета с синим кантом более светлым.
В большие праздники и в Новый год почтальон ходил по квартирам поздравлять хозяев и получал «праздничные».
