Тут Тошка заметила стопку книжек на ночном столике.
– О, в стихи ударилась? Сама или с подачи Нуцы?
– С подачи…
Таська рассказала Тошке о разговоре с Нуцико.
– И теперь мы с ним иногда так играем, он мне присылает какую-нибудь строчку, а я ему следующую шлю… Ну, сначала, правда, я к Нуцико бегала, а вчера он мне прислал строчку Блока и я сама ответила! – с невероятной гордостью сообщила Таська.
– Да, в Нуцико пропал Песталоцци!
– Тошка, рассказывай!
– Что?
– Все! Ты ж в Америке была! В Голливуде!
– Ну, про Голливуд и рассказывать нечего, я ж тебе писала. Я ведь не вращалась в светских кругах Голливуда, а улица эта знаменитая со звездами – срань сранью.
– А хоть одну кинозвезду видела?
– Ага, видела, Тома Круза. Смотреть не на что.
– Ну ладно!
– Ей-богу, маленький, в оранжевой футболке, немолодой уже.
– Ну что-нибудь тебе там понравилось?
– Да мне многое понравилось! Природа, океан, луковые кольца…
– Какие кольца?
– Луковые. Надо Эличке сказать. Это крупная луковица режется кольцами и каждое колечко отдельно жарится в кляре. Вкуснотища!
– Тошка, ты можешь говорить серьезно?
– После такого перелета совершенно не могу говорить серьезно. Потом. А сейчас я тебе выдам неофициальный подарок, вот держи.
Тошка протянула Тасе три роскошно изданных диска Андрея Воздвиженского.
– Тошка! – завизжала Таська, бросаясь на шею кузине.
– А вот это уже официально!
– Что это?
– Очки. «Дженнифер Лопес». Примерь. Ой, попала, тебе идут!
– Тошка, спасибо, такое спасибо!
– На здоровье! Ну, что тут интересного было без меня?
– Когда тетя Марго уехала, на другой день к Нуце какой-то странный мужик приезжал.
– Какой мужик?
– Не знаю. На мотоцикле, в бандане. Нуцико удивилась, назвала его Юрием… отчества я не расслышала. В дом она его не повела, сидела с ним в беседке минут двадцать, потом он свалил.
– Погоди, в бандане, говоришь? Он такой высокий, широкоплечий, ему лет сорок, да?
– Да. А ты его знаешь?
– Видела один раз, он как-то маму привез на машине и ужинал у нас. Интересно, что ему от Нуцико понадобилось… Мама сказала тогда, что это клиент фирмы. Ты Нуцу не спрашивала о нем?
– Нет, я на урок тогда поехала, а вернулась, мне Андрей как раз позвонил, ну я и забыла.
– Ладно, вряд ли этот мужик в бандане втюрился в нашу Нуцу.
– Да уж. А больше вроде ничего такого…
– Значит, все хорошо?
– Вроде да. Тош, а ты там ни в кого не влюбилась?
– Чуть не влюбилась, но чуть не считается.
– А почему не влюбилась? Расскажи!
– Понимаешь, папа повез меня в одну русскую семью, с которой они дружат, там есть сын, ему восемнадцать, красивый парень, Дэвид, по-русски говорит уже хреново, но в принципе ничего, я сперва даже слегка на него запала, и родители у него славные, они там уже пятнадцать лет живут и здорово преуспели, дом у них клевый, не такой шикарный, как у папы, но очень красивый, на Голливудских холмах. И этот Дэвид на меня глаз положил, повел в кино, потом в кафе, на другой день опять встретились, он меня все про Россию расспрашивает, и вдруг чувствую, что ему ужасно хочется, чтобы я гадости какие-то про Россию рассказывала…
– Зачем ему это?
– Я заметила, что многим эмигрантам…
– Ты там что, со многими эмигрантами встречалась?
– Там – нет, но в Москву многие знакомые приезжали, и большинству охота, чтобы у нас все хреново было, наверное, чтобы самих себя убедить, что они правильно сделали, когда уехали… А мне это ужасно не нравится. И ведь Дэвид этот совсем маленьким уехал, ему-то зачем? Ну я и подумала – парень не умеет мыслить самостоятельно в восемнадцать лет. Мне такой не нужен.
– Но он же тебе понравился?
– Как понравился, так и разонравился. А кстати, твой Воздвиженский как, ничего такого не говорил?
– Что ты! И потом, он же не эмигрант, он это… человек мира!
– Сама сообразила?
– По-твоему, я совсем идиотка?
– Никогда так не считала. Только я тебя прошу, Таська, Нуцико про Дэвида не рассказывай.
– Есть что скрывать?
– Нет, просто она начнет меня жалеть, говорить, что я слишком рациональная и все такое. Ерунда, просто я еще не встретила парня себе под стать.
– А ты от скромности не помрешь! – засмеялась Таська.
– Я совершенно не собираюсь помирать, а уж тем более от скромности.
– Марго, Марго, – закричал Даниил Аркадьич, вылезая из машины, – где ты, Марго?
Она выскочила на крыльцо.
– Даня, что случилось? Почему ты так орешь?
– Маргоша, свершилось!
– Что свершилось? Ты так сияешь…
– Помнишь, мне на Майорку звонили, требовали, чтобы я к ним примчался?
– Ну и?
– Меня пригласили вести новостные программы на федеральном канале! Сказали, что им нужен ведущий с интеллигентным лицом, красивым голосом, меня попробовали вчера, а сегодня утвердили, можешь себе представить? Я так удивился, говорю, что я вроде бы староват для них, а они говорят, что им именно такой нужен… харизматичный и внушающий доверие, мол, у них не молодежный канал, короче, с октября выхожу в эфир… У тебя теперь будет муж с медийным лицом… Марго, ты не рада?
– Что ты, конечно, рада, но не тому, что ты станешь медийной мордой, а тому, что ты так рад. А с радио уйдешь?
– До середины сентября еще поработаю, а потом придется уйти.
– Значит, начиная с октября с тобой уже нельзя будет просто сходить в ресторан или в театр, все будут на тебя пялиться?
– До октября еще много времени, а пока… Давай завтра вечером сходим куда-нибудь, пока я не засветился на экране.
– Давай, – улыбнулась Марго. Ей вдруг стало страшно. Казалось, что-то должно случиться, что-то плохое…
– А где Нуцико, я ее почти не вижу, – сообразил вдруг Даниил Аркадьич. – Неужто все время пасет Бешбармака?
А ведь верно, подумала Марго.
– Я в душ, есть пока не хочу! – сообщил Даниил Аркадьич.
– Хорошо, – кивнула Марго и пошла к Нуцико. Постучалась.
