— Живем вместе.
— Вон чего! А не родня? Сходство большое.
— Двоюродные сестры, — неохотно ответила Надя.
— Оно сразу заметно. А мне Ирина Ивановна как бы учительницей доводится.
— Ирина? — удивилась Надя. Ирина — учительница! Для нее это было полнейшей неожиданностью. — А чему она учит?
— Многому!
Караульщица подмигнула и похлопала по дробовику. Теперь она разговаривала с Надей как с приятельницей, на нее произвели магическое действие слова Нади, что Ирина доводится ей сестрой. — Учимся, так сказать...
— Интересно! А зачем?
— Сама должна понять. Если кто полезет в монастырь, чтоб можно было отбиваться. Вот Ирина Ивановна и учит. — Спохватившись, не сказала ли чего лишнего, караульщица с беспокойством оглянулась вокруг. — Ты, гляди, Ирине Ивановне не проболтайся, что я тебе сказала. У нас это считается за большой секрет. А знаешь, я тебя раньше не видела. В монастыре недавно?
— Совсем недавно. Оглядеться еще не успела.
— На какую работу определили?
— Да так, даже работой нельзя назвать. Матушке игуменье книги читать вслух.
— Вон оно что! Ничего не скажешь, работа не пыльная. А я раньше была на скотном дворе, покамест не было у нас охранки. Теперь в караул хожу.
— Холодно торчать на морозе. Я вот немного постояла, а начисто зазябла, — сказала Надя, с трудом сдерживая дрожь.
— Мы недолго стоим. Два часа — и смена. Что днем, что ночью. Днем не так зябнешь. И повеселее.
— Интересно, почему так охраняется хозяйственный двор?
— Этого не могу сказать, — созналась караульщица, — нам не говорят. Матушка Евпраксия — вот она все знает. И Ирина Ивановна... А я так понимаю: тут склады, анбары с хлебом, опять же погреба. Я в городе давно не была, а сказывают, там голод, люди мрут как мухи. Правда?
— Правда. Особенно дети. Ревком открыл для детей столовую, да разве на всех хватит?
— Нет, ты правду говоришь насчет столовки? — удивилась караульщица. — Мне сказывали, что красные, наоборот, — весь провиант силком забирают и увозят немцу, а тутошний народ пускай подыхает.
— Я сама видела столовку. Даже была в ней. И опухших с голоду видела.
Обе помолчали.
— Вот нахлынут сюда голодающие, выгребут хлебушко и весь харч, ложись тогда и помирай. И всему монастырю конец придет... Тебя как звать-то? — спросила караульщица.
— Надежда.
— А меня Елизавета, Лиза. Дома в детстве Лёзкой звали.
Вдруг она старательно запрыгала на месте и предупреждающе зашептала:
— Идет! Матушка Евпраксия... Ты отвернись, будто совсем и не говорили. Не положено...
— На, читай во славу божию, — сказала Евпраксия, протянув Наде толстую книгу в кожаном переплете с золотым тиснением.
«Жития святых», — бегло взглянув, прочла Надя.
— Понадобится другая, принесешь эту, — предупредила Евпраксия.
Придя домой, Надя увидела, что бабушка Анна собралась мыть полы в келье Ирины. Она быстренько разделась, отобрала у старухи ведро с тряпкой и сказала, что, пока будет жить здесь, не позволит ей ползать по полу и всю домашнюю работу берет на себя.
— Ирина Ивановна никому не велит, окромя меня, входить к ней, — с опаской поглядывая в окно, сказала старуха. — Особенно когда ее дома нет. Страсть не любит.
— Ты же на поясницу жалуешься. Отдохни малость. А с комнатой ничего не случится. Не съем я ее комнату. Пусть спасибо скажет за то, что убираем. Я думала, в монастыре никому нет привилегий, а оказывается, что там, что здесь.
— Не ропщи, Надюшка, благодари бога — притулок тебе дали.
Надя вошла в келью Ирины — просторную комнату на два просвета. Здесь тоже не было ничего лишнего, койка покрыта шерстяным одеялом, только вместо одной тощей, как у Анны, здесь лежали две большие пуховые подушки.
Не желая подводить старуху, Надя поспешно принялась за уборку. Когда она протирала пол у туалетного столика, ее внимание привлекла стоявшая там фотография: на ней была Ирина, а рядом — красивый черноусый поручик. Лицо поручика показалось Наде удивительно знакомым.
Фирменная надпись гласила, что фото сделано в Петрограде, и Надя решила, что это скорее всего один из тех офицеров, которые еще при ней посещали Ирину.
Работа подходила к концу, когда в келью вошла Ирина. Увидев Надю, она нахмурилась.
— Я ведь тебя не звала к себе в работницы или послушницы, — недовольно сказала она.
Надя пояснила, что у бабушки сегодня сильно болит поясница.
Ирина прошла к вешалке, повесила полушубок.
— А из-за тебя сейчас сыр-бор горел, — сказала она, остановившись перед зеркалом и расчесывая взлохматившиеся под платком волосы.
Надя вопросительно взглянула на нее.
— Да, да. Монастырские старицы узнали, что ты была в красном отряде, и так взбесились, кажется, готовы тебя в костер бросить. Игуменья защитила. Не знаю, не знаю, чем уж так ты ей понравилась? Откровенно сказать, и мне пришлось вмешаться, замолвить словечко. — Ирина улыбнулась. — Хвалю тебя, а сама не знаю за что. И главное — хвалить не хочется, через силу. Вот как бывает... Тут есть в монастыре юродивая Мелания. Она больше других шипела. И знаешь, о чем просила игуменью? Чтоб тебя послали к ней в послушницы. Ты видела ее, юродивую?
Наде вспомнилась встреча на монастырском дворе.
— Видела.
— Узнала бы, почем фунт лиха. Не человек, а смердящая язва. Говорят, ни одна послушница долго не живет при ней. Да оно и понятно. В общем скажи мне спасибо.
— А что за болезнь у нее?
— Не интересовалась.
— Вылечить нельзя? — спросила Надя.
— Зачем? — удивилась Ирина, будто Надя сказала что-то непотребное.
— Человек же!
— Ничего ты не понимаешь. Поживешь здесь подольше — узнаешь.
— Но она же больна! И к тому же юродивая.
— Ты о ней не плачь, она такая юродивая, как и мы с тобой. Я на днях слышала, как она торговалась с матушкой Евпраксией. Из доходов, которые поступали в монастырь от встреч богомольцев с Меланией, ей выделяли долю, кажется третью часть. Видите ли, этого показалось мало, потребовала половину. Вот и схватились с Евпраксией. Хотя у нее в банке кругленький счет. А в общем обе такие стервы — перестрелять их хотелось!
Ирина стащила валенки, пристроила их на стул у печки.
— Заканчивай мытье и ступай к настоятельнице. Просила, чтоб ты пришла. Я предполагаю, о чем будет разговор, однако это не мое дело. Словом, сама узнаешь. Но помни одно: настоятельница относится к тебе очень хорошо. В наше дурацкое время это редкость. Советую слов ее не пропускать мимо ушей. Говорю потому, что знаю твой характер.
В положенное время Надя уже приходила к игуменье, но та сказалась больной и велела ей прийти дня через два. И вдруг — неожиданность, настоятельница вызывает сегодня. К чему бы это? Ирина-то знает, но не говорит. Быть может, нашли ей новую работу? Ну что ж, Наде никакая работа не страшна. В работе
