ноту.
Она возвращалась домой одинокая, потерянная, не слыша щебета ополоумевших воробьев, не видя набухающих почек, сквозь которые уже кое-где прорезались изумрудные клювики — прежде она непременно остановилась бы полюбоваться ими. Но теперь ей хотелось лишь одного: уснуть, забыть все тревоги, хотелось, если бы не дикие сны, после которых она, очнувшись, подолгу не смыкала глаз по ночам.
Как она стала... доносчицей? Да, доносчицей — это единственно верное слово!.. Если бы она еще не знала Клима, она могла бы поверить тому, что говорила ей директриса. Но она знала, знала его, как никто другой! Она отказывалась, плакала, пока Калерия Игнатьевна не сказала: «Значит, ты заодно с ними?»...— «Нет!» — «Но ведь ты согласилась участвовать, в этой возмутительной пьесе?..» Грязь, грязь, какая грязь!..
Невдалеке от дома ей встретился Красноперов — одно из ее недолгих увлечений. Поиграв белоснежной улыбкой, он пригласил:
— Давай сходим в филармонию на танцы.
— У нас в школе это не разрешается...
Но он так настойчиво уговаривал, смотрел на нее с таким откровенным восхищением, что она с удовольствием прошла с ним несколько кварталов, забыв о своих тяжелых думах.
Потом у Лили неожиданно возникла мысль, от которой ее пронизало холодом и обдало жаром. И ей сделалось вдруг так легко, так радостно от этой дерзкой мысли, что она решила немедленно воспользоваться случаем.
Ладно, она подумает насчет танцев. Прощаясь, Лиля попросила передать Бугрову, чтобы он позвонил ей завтра вечером. Красноперов начал было отказываться, но Лилина улыбка взяла свое.
Назавтра Клим позвонил, и она сказала, что ей необходимо с ним увидеться. По очень важному делу. Очень... Он обещал зайти к ней около восьми часов.
Есть ли справедливость на свете? Ведь она никогда не желала Климу ничего плохого! Почему же всегда ей приходилось вести себя так, будто он — ее злейший враг? Почему она постоянно совершала поступки, за которые он мог ее только презирать? Он еще не знает всего... Иначе он просто не захотел бы с нею разговаривать... Но теперь она загладит, исправит перед ним все свои вины!
Ожидая Клима, она то заглядывала в зеркало, то выбегала на лестничную площадку, прислушивалась, не раздаются ли внизу его шаги, то включала репродуктор — проверить время.
Без пятнадцати восемь в комнате потемнело, прокатился гром, полил дождь — частый, звонкий, весенний. В отчаянье она решила, что он не придет.
Ровно в восемь раздался. громкий стук в дверь, явился Клим. От него пахнуло свежестью — без пальто, в почерневшем от воды кителе; здороваясь, он по-собачьи тряхнул головой — с мокрой шапки слипшихся волос разлетелись холодные брызги.
— Ты промок?
— Пустяки!
Она еще ни разу не видела его таким радостным и оживленным; даже кашлял он гулко и весело, вытирая ноги о половик.
— Ну, говори, что у тебя за тайны?
Она провела его в комнату, Клим присел на краешек стула, в нетерпеливой позе, готовый в любую минуту подняться и уйти.
— Садись на диван,— сказала Лиля.
— С меня капает!..— он рассмеялся.
— Все равно, садись...
Она так настаивала, что ему пришлось сдаться.
— Телячьи нежности,— пробормотал он при этом,— но если тебе так уж хочется, что ж...
Он словно делал ей одолжение.
Она села напротив, но так, сразу, ей было трудно начать разговор. Хотя она все заранее продумала — все, что ему скажет.
Они помолчали, Клим огляделся по сторонам.
— Давненько я у тебя не был...
Взгляд его наткнулся на столик с зеркальцем и безделушками. Он снисходительно усмехнулся. Он вовсе не походил на человека, которого нужно спасать от беды.
— Ты очень на меня сердишься? — спросила она,
— За что?..
— За то, что я не пришла на спектакль...
— Теперь уже не стоит об этом вспоминать. Сначала я, правда, думал, что все погибло, но мы выкрутились. За тебя играла Рая Карасик. Помнишь, она ведь появлялась только в одной картине первого акта...
Вот как все легко и просто! Она должна была всего лишь сыграть роль в пьесе, но и тут без нее обошлись... Сыграли за нее...
— Но ты не поверил... Ты решил, что я нарочно... А я пролежала в постели целую неделю.
— Я поверил...
— Но ты мог хотя бы позвонить!..
Он помрачнел.
— Я как-то не догадался... И потом... Тогда мне было не до того...
— Ладно,— сказала она.— Ты прав: теперь об этом не стоит вспоминать.
Дождь барабанил по крыше все сильнее и сильнее. В комнате сделалось совсем темно.
— Может быть, включить свет?—спросил Клим.— Где у вас тут выключатель?
— Не надо,— сказала Лиля.— Так лучше.
Она поднялась, отошла к окну.
— Я просила тебя прийти вовсе не для того, чтобы вспоминать старое. Зачем?..— в ее голосе зазвучало горькое торжество.— Дело касается только тебя, тебя одного. Вернее — всех вас, но тебя — больше, чем остальных!
— Меня?..
— Да, тебя!
Она помедлила, В ту минуту ей представилась Калерия Игнатьевна с ее страшными, вспученными базедовой болезнью глазами, и она ощутила знакомый ужас, ужас и острое наслаждение от того, чем она рискует и на что идет.
— Но ты должен дать мне слово, что никто не узнает, что я тебе сейчас расскажу. Никто и никогда. Потому что если это дойдет до нашей директрисы — мне конец. Понимаешь?..
— Понимаю...— он привстал с дивана и тут же опять сел.— Нет, я ничего не понимаю!
— Сейчас поймешь! Вы попались ей в руки. Она обо всем знает: о пьесе, о том, что произошло тогда, на вечере... О том, что вы собираетесь у Майи... О чем вы говорите, о чем думаете... Ей все известно. Все ...
— Ну и что же? Пусть себе знает! Как будто нам есть что скрывать!
— Ты ничего не понимаешь! — она подошла к нему поближе и теперь видела его лицо, напряженное и недоверчивое.— Если бы ты знал нашу директрису!.. Она считает вас... бандой... и еще хуже. За то, что вы критикуете учителей... И вообще все критикуете... За вами следят... Наблюдают за каждым вашим шагом... Вы все, все попали в западню!
Наверное, было все-таки слишком темно: ей показалось, что он улыбается.
— Вы должны прекратить ваши встречи, сходки... Стать ниже травы, тише воды... Вы должны не подавать ей никакого повода... И прекратить встречаться с нашими девочками. Все началось ведь именно с этого. Она бы не тронула вас, если бы не замешались и наши... Особенно Чернышева и Широкова...
Она слишком поздно заметила свою оплошность: об этом следовало сказать иначе!..
Клим неприязненно отодвинулся от нее, и Лиля услышала его смех, жесткий, колючий.
— А что нами должен заняться райком комсомолла — это тебе известно? И что меня не допустят до экзаменов? И что меня исключают или даже уже исключили из школы — это тебе известно? Неужели нет?
