— Рассказывать?.. О чем?..
— Не притворяйтесь, — капитан продолжал смотреть ничего не выражающим взглядом куда-то поверх головы Клима — туда, где, лениво ветвясь, расплывался и таял дымок. — Я спрашиваю о вашей подпольной организации, о том, как вы решили бороться с советской властью... Все, все рассказывайте.
Тон у него был равнодушный, будничный.
— Что такое?..— Сбитый с толку этим тоном, Клим даже не сразу поймал смысл его слов.— Организация?.. Какая... организация?..
— Как это какая? — сказал капитан, не повышай голоса.— Как это какая? Вам что — ничего про нее не известно?..
Теперь, щурясь, он смотрел Климу на лоб, как будто намеренно избегая встречаться с ним глазами. У Клима заломило в висках.
— Да какая же организация? — воскликнул он, подавшись вперед. — Вы что-нибудь путаете, товарищ капитан! Я...Мы...
Взгляд капитана был нацелен в упор — холодный, изучающий, он ввинчивался в него, как стальной винт в дерево, и, казалось, проникал в такие тайники, куда Клим никогда сам не заглядывал и, больше того, даже не подозревал, что они существуют.
А вдруг... А если... В мозгу взорвались и рассыпались искрами обрывки фраз, брошенных их противниками на диспуте в пятой школе... гнусные намёки... шепоток... слухи, которые в последние дни, как мокрицы, выползали из темных щелей... Нет-нет, не может быть!..
Глаза капитана не то чтобы смягчились, а отошли, отступили, спрятались в узких разрезах. Пока он вынимал из ящика листы чистой графленой бумаги, Клим следил за ним, пытаясь сообразить, чем вызвана странная шутка капитана. Но лицо с плотно сжатыми губами было непроницаемо.
Как и все, что говорил капитан, вопрос прозвучал неожиданно.
— Чья... фамилия?— запинаясь, переспросил Клим.
— Ваша, ваша фамилия.
Похоже, его разыгрывали. Все время разыгрывали. Ведь капитану отлично известно, как его зовут...
...Имя?.. Год рождения?.. Местом рождения?.. Обычные анкетные вопросы... И хотя капитан задавал, их небрежно, даже не выпуская изо рта папиросы, — только время от времени перекатывал ее из одного угла губ в другой — Климу, прекрасно сознававшему, что не ради этих вопросов его вызвали, они постепенно начинали казаться полными особого значения. Чувство настороженности не угасло совсем, но, утихнув, тлело где-то внутри.. Какого черта?.. Ему нечего скрывать, нечего стыдиться!
Год вступления в ВЛКСМ?.. Клим назвал даже месяц — назвал не без умысла, чтобы от капитана не ускользнуло, что его приняли в комсомол еще до того, как ему исполнилось четырнадцать. В глубине души он надеялся, что капитан обратит на это внимание, и тогда Клим расскажет смешную историю: как он убеждал бюро райкома, что тринадцать с половиной — это все-таки ближе к четырнадцати... Ему очень хотелось расположить к себе капитана, — не то чтобы расположить, а чтобы тот поскорее понял, кто перед ним сидит. Но капитан записал его ответ, как и все предыдущие, и ничего не заметил, а спросил о родителях. И когда разговор коснулся отца, Клим насупил свои широкие брови и отвечал, глядя на капитана прямо, истово, словно давал присягу.
Что ему известно об отце?.. Он был враг народа. Как он относится к своему отцу? Так же, как и к любому предателю. Что он знает о его прошлом? Немного... Зачем говорить о былых заслугах, если о таких людях в «Кратком курсе» сказано... Он беспощадно повторил суровые, гневные слова. Он сказал капитану то же, что говорил своим друзьям, то, что для него самого давно уже стало мрачной, бесповоротной и единственно возможной правдой.
На лице капитана промелькнула туманная усмешка. Она длилась мгновение, но Клима опалило стыдом. Нет, капитан — это не Кира: он просто не верит ему!
В нем взбунтовалась оскорбленная гордость. Он упорно смотрел на круглую ножку массивного письменного стола, не поднимая глаз на капитана. Отвечал отрывисто, коротко, не думая — ему хитрить не к чему, а уж там верить или не верить — ваше дело!..
— У вас много товарищей?
— Много.
— Назовите самых близких.
Из мстительного озорства Клим перечислил почти весь класс.
— А самые близкие?
Назвал Игоря и Мишку. О Кире и Майе — ни слова. Почему-то не хотелось произносить перед капитаном их имена. Нет, не хотелось!..
— Вы давно знакомы?
Он сказал.
— Почему вы избрали в качестве друзей Турбинина и Гольцмана? _
Забавно. Разве друзей выбирают? Может быть, вам рассказать, товарищ капитан, о Яве? О Егорове? Об экспедиции на фронт?.. Или о том, как с Игорем бродили ночи напролет и было похоже — всю жизнь они искали друг друга — и нашли?.. Это слишком долго рассказывать, товарищ капитан!..
Он ответил:
— У нас общее мировоззрение.
— Общее — что?..
— Мировоззрение. Взгляд на мир,— хмуро пояснил Клим.
Что-то булькнуло в горле у капитана — словно из бутылки потекла вода. Он закашлялся. Клим вскинул голову. Чиркнув спичкой, капитан прикурил — на секунду в глубине зрачков метнулись насмешливые огоньки. Он снова взялся за перо, но теперь в его бесцветный голос влилась живая струйка иронии.
— У вас, что же, особое какое-нибудь мировоззрение?.. Не такое, как у всех?
— Такое и не такое,твердо сказал Клим: — Все человечество мы делим на два класса: на людей и на мещан.
— Понятно,— сказал капитан.— Значит, решили поправить марксизм?
— Не поправить, а продолжить,— сказал Клим.— Продолжить.
И чтобы его слова звучали весомее, прибавил:
— Марксизм — не догма, а руководство к действию.
— Очень интересно,— сказал, капитан.— Так что же, все-таки, у вас за мировоззрение?
Он колебался. Капитан ждал.
— Мы считаем, что наступило время для третьей революции.
— Вот как? Это что-то новое.
Клима уколола усмешка, с которой капитан отнесся к его словам.
— Совсем не новое! — воскликнул Клим запальчиво.— Еще Маяковский писал:
Еще Маяковский!.. И правильно! В семнадцатом свергли капитализм в экономике, а мы должны разбить его в чувствах, мыслях, морали! Разве не так? Разве мещане сдадутся без боя?..
— Значит, вы хотели начать... эту революцию?
— Мы решили бороться. Мы не могли сидеть сложа руки!..
— И что же?..
Клим поморщился, вспомнив о диспуте в пятой школе.
— Это слишком длинная история, товарищ капитан...
— А вы расскажите. У нас есть время...— он поднялся, зажег свет.
В кабинете с голыми неприкаянными стенами стало уютней, теплее.
— Так я слушаю вас, товарищ Бугров,— капитан пододвинул на край стола пачку папирос.— Вы курите?
