Ясным взором весь мир обнимет И целый мир в себя он примет. А речь-то, речь у него какова! Легко, вольготно льются слова. Музы его на пир приглашают: Мейстерзингером провозглашают!.. Вот женщина молодая идет: Пышные груди, округлый живот… Да, на ногах стоит она твердо! Держится царственно. Шествует гордо. Не станет вилять ни хвостом, ни задом, Вправо-влево рыскать взглядом. В руке у ней циркуль, и обвита Лента златая вокруг живота. Венок из колосьев на лоб надет, В очах — дневной, ослепительный свет… Она обладает завидной известностью, Зовясь Прямодушьем, Достоинством, Честностью… Вошла с поклоном она, с приветом, А мастер наш хоть бы что при этом! Он на нее и не поднял глаз: Тебя, мол, вижу не в первый раз. Она говорит: «В суматохе повальной Ты, мастер, нрав сохранил похвальный, Поскольку твоя голова ясна, Поступки достойны, душа честна. Мается дурью людское стадо, А ты все поймешь, смекнешь с полувзгляда. Люди хнычут, прибиты уныньем сплошным. А ты им представишь сей мир смешным! Так, утверждая закон и право, В суть вещей ты вникнешь здраво: Прославишь Набожность и Честь, Зло покажешь, каким оно есть. Порок не прикрасишь и не пригладишь, Издевкой Красоту не изгадишь, А будешь видеть естество, Как Альбрехт Дюрер видел его,— Во всей его правде и точности, Во всей его жизненной сочности. И поведет тебя гений природы Сквозь страны, времена и народы, И тебе откроется жизнь сама — Ее диковинная кутерьма, Людская возня, суета, мельтешенье, Беготня, и гонка, и копошенье, Так что род человечий порой Ты примешь за муравьиный рой, Однако на весь этот пестрый поток Ты будешь смотреть, как смотрят в раек, А потом все, что видел, людям изложишь И, возможно, им взяться за ум поможешь…» Она распахивает окно: Всяческих тварей за ним полно! Различны их виды, сорта и оттенки, Как в ином стихотворенье его или сценке. Мастер блаженствует у окна. Развеселила его весна. Меж тем, кряхтя, сопя, приседая, В мастерскую старуха вошла преседая. Сказать вам, кто это была? История, Мифология, Фабула! Скрючена, сморщена, а на спину Она взвалила себе картину, Доску с диковинною резьбой, Которую тащит она с собой. Там господь в торжественном облаченье Проповедует людям свое ученье, И, конечно, Ева там и Адам, И Содом и Гоморра тоже там, И образ двенадцати светлых жен В зерцале чести отражен. Там же — блуд, и разбой, и бесчинства черни, И двенадцать тиранов, погрязших в скверне, Справедливо наказанных божьей грозой… И, конечно, там Петр со своею козой, Недовольный вначале мироустройством, Но затем совладавший с душевным расстройством… И у старушки расписан подол: Здесь случаи всяческих бед и зол, А также примеры правды и света… Наш мастер с улыбкой смотрит на это. Он, можно сказать, бесконечно рад: В хозяйстве подобные вещи — клад. Все эти случаи и примеры, Своей придерживаясь манеры, Искуснейше он перескажет нам, Как если б он все это видел сам… Картинами редкостными влеком, Мастер отдался им целиком, Но вдруг над собою слышит он Треск погремушек, бубенчиков звон. Ага! Это Шут ему бьет челом:
