моего! Неужели я и вам кажусь такой бесполезной, что вы хотите от меня избавиться? Разве я не сделала для всех вас много хорошего за все это время?
— Никто тебя ни в чем не упрекает, — отрезала Джулиана. — Речь вовсе не о том. Я сомневаюсь, что эта девчушка, жена Даниэля, будет справляться с хозяйством хотя бы вполовину так хорошо, как ты, но, по-моему, у нее есть желание и хватит настойчивости, чтобы всему научиться, хотя, скорее всего, она будет учиться на собственных ошибках. А главное, что у нее есть — и ты слушай меня, девушка! — это право. Все права на ее стороне. Вести дом полагается ей, и тебе волей-неволей придется ей уступить. Больше я ничего не скажу, и рада ты или не рада, а это так. Лучше тебе не затягивать дело, а согласиться — и дело с концом, когда-нибудь все равно придется. — И старуха громко стукнула по полу палкой, как бы ставя последнюю точку.
Сюзанна кусала губы, переводя взгляд с одного лица на другое. Все трое объединились против нее. Сейчас она была спокойна; гнев, которым она только что пылала, остыл, сменившись горьким презрением.
— Что ж, хорошо! — бросила она резко. — Я не согласна, но сделаю, что вы требуете. Только не сегодня. Столько лет я была здесь хозяйкой, а тут вдруг изволь убираться, не докончив работы! Мне надо время, чтобы проверить счета. Я не дам ей ловить после меня блох и говорить потом, что вот это, мол, недокончено, или: «Надо же! Она мне не говорила, что пора было купить новую сковородку», или: «А вот валяется, незачиненная простыня». Нет уж! Завтра Марджери получит от меня полную опись всего, что есть в доме, и тогда я передам ей дела. Она получит полный отчет с перечнем всех запасов, которые ей перейдут в наследство, вплоть до последней селедки и последнего бочонка. Она начнет честь по чести, как полагается, с чистого листа. У меня тоже есть гордость, хотя никто не хочет с нею считаться! — С этими словами она повернулась к Марджери лицом к лицу. На кругленьком личике молодой жены отражалась борьба противоречивых чувств — она испытывала одновременно и неловкость, очевидно не зная, радоваться ли своей победе или стыдиться ее. — Завтра утром ты получишь ключи. Поскольку вход в кладовку находится в моей комнате, то ты, наверное, захочешь, чтобы я оттуда выехала в другую и ты бы сама ее заняла. Завтра — пожалуйста! С завтрашнего дня я уже не буду путаться у тебя под ногами.
Она повернулась и вышла из холла, направляясь через двор в кухню, связка ключей на ее поясе звонко гремела, как будто она нарочно трясла ею, чтобы напоследок позлить соперницу. После ухода Сюзанны в холле воцарилось напряженное молчание, только у Джулианы хватило духу первой его прервать:
— Ну вот, дети, будьте довольны! — сказала она, окидывая сардоническим взглядом внука и его жену. — Вы добились, чего хотели, так что наслаждайтесь достигнутым. Домашнее хозяйство — такое дело, в котором приходится порядком поломать голову и очень много потрудиться!
Марджери бросилась благодарить старуху и рассыпалась в обещаниях, заискивая перед ней. Та терпеливо все слушала, и с уст ее не сходила такая же, как у Сюзанны, холодная, смущающая собеседников улыбка.
— А теперь ступай и отпусти Даниэля в мастерскую, ему пора приниматься за работу. Я вижу, брат Кадфаэль не доволен, что я так разволновалась. Наверно, он сейчас будет отпаивать меня каким-нибудь новым зельем, чтобы я успокоилась. А все из-за вас троих и ваших свар!
Молодые с радостью удалились, им многое надо было обсудить наедине. Теперь Джулиана позволила себе расслабиться после того, как она столько времени с редким самообладанием держала себя в руках. Она откинулась на подушки, Кадфаэль увидел, что от ее побелевших губ по лицу быстро стала распространяться бледность. Он налил воды из кувшина и отмерил порцию порошка из омелы.
Пригубив чашку, она подняла на него взгляд и усмехнулась:
— Ну, что же вы! Говорите! Скажите, что с моей внучкой подло обошлись, выжали из нее все и бросили.
— Зачем мне говорить? — сказал Кадфаэль, отстранившись немного, чтобы лучше за ней наблюдать.
Отметив, что руки ее не трясутся, дыхание ровное, а выражение на лице такое же вызывающее, как всегда, он закончил:
— Это вы и без меня хорошо знаете.
— И уже ничего не исправишь. Я пошла ей на уступку, дала один день сроку, как она хотела. А надо было и в этом отказать. Не думаете же вы, что, передавая ей ключи много лет назад, я отдала их все до единого! Вот еще! Неужели я о себе не позабочусь! Я и сейчас, когда хочу, могу порыться по разным углам. И время от времени роюсь.
Кадфаэль укладывал в сумку бинты и мази, внимательно поглядывая на Джулиану:
— А теперь вы собираетесь отдать жене Даниэля обе связки? Если бы вам хотелось поозорничать и вызвать раздоры, вы могли бы прямо на глазах у Сюзанны передать ей вашу связку.
— Озорничать мне уж осталось совсем недолго, — сказала Джулиана, внезапно помрачнев. — У меня скоро все ключи отберут, если я сама не отдам их добром. Но эти я еще придержу денек или два. Один раз они мне еще понадобятся.
Джулиана знала: это ее дом, ее семья, и, когда здесь назревали события, грозившие взрывом, разбираться в них надлежало ей самой. Чужие тут лишние.
Еще не наступил полдень, Сюзанна и Раннильт хлопотали на кухне, работы у них еще хватало, мужчины работали в мастерской. Единственную возможную свидетельницу, невестку, Джулиана отослала из дома, поручив ей сбегать за вином своего любимого крепкого сорта, из которого для нее варили пряный пунш; Джулиану как раз устраивало, что виноторговец жил далеко, на другом конце города. Оставшись одна в холле, она поднялась, тяжело опираясь на клюку, и, порывшись в складках широкой юбки, нащупала спрятанные в кармане ключи.
Дверь в комнату Сюзанны стояла открытой. В этой комнате была небольшая дверца, из которой, сделав несколько шагов через двор, можно было попасть на кухню. Оттуда до Джулианы слабо доносились голоса обеих женщин, их слов она не могла разобрать, однако по тону о многом можно было догадаться. Сюзанна, как всегда, ровным и суховатым голосом бросала короткие фразы, девушка горячилась и казалась взволнованной и огорченной. Джулиане было кое-что известно об ее затянувшейся прогулке, когда Раннильт пропадала целый день и прибежала домой только к ночи. Ей об этом никто из домашних не докладывал, она и без них узнала. Слух и зрение еще никогда не подводили ее, и она всегда узнавала даже то, чего не хотела. Выжали все и бросили, и уже ничего не исправишь! Служанка слышала скандал в холле и пришла от него в ужас, теперь она сочувствовала доброй хозяйке, которая ее пожалела. Молодежь скора на сострадание и праведное возмущение. Старикам это уже не дано.
Кладовка, уставленная большими бочками с солониной, кувшинами с маслом, кадушками с толокном и крупами, горшками с салом, увешанная пучками сушеных трав, занимала помещение, смежное с холлом; вторая смежная комната принадлежала Сюзанне. Эта дверь была заперта. Джулиана нашла в своей связке ключ, который она заказала у Печа, прежде чем отдать Сюзанне основную связку, и отперла дверь; в лицо ей пахнуло запахом трав и специй, солений и прочего съестного.
Она провела там минут десять, не больше, когда вернулась Марджери с вином и специями для приготовления пунша, которым Джулиана баловала себя на сон грядущий, но дверь к тому времени уже была надежно заперта на ключ.
— Я только что говорил этому юноше, — произнес брат Ансельм, пригоняя одну к другой гнутые деревянные пластинки так осторожно, что, казалось, едва касался их легкими пальцами, словно под руками у него было живое, трепетное тело, — если он вдруг надумает принять постриг, его с удовольствием сюда примут. Посвятить жизнь духовной музыке — что может быть лучше для него, с его-то даром? И мирские дрязги его уже не коснутся, никто больше его не тронет.
Лиливин молча склонил голову над маленькой ступкой, в которой он старательно растирал пестиком сухую камедь для клея, но краска медленно разлилась у него по шее, пока не зарумянила щеки и он не покраснел до корней волос. Предложение брата Ансельма обещало ему спокойную, мирную жизнь, но он-то хотел совсем другого. Какие бы мысли ни роились в этой встревоженной, чувствительной душе, в ней во всяком случае не было и намека на монашеское призвание. Положим, ему повезет избежать нависшей над ним опасности, он добьется своей Раннильт и уведет ее с собой. Но что ждет их дальше? Потрепанный в схватках с жестоким миром, он останется тем же бездомным и жалким бродягой. А чем же кончит она? Станет его подручной в мелком воровстве, будет очищать чужие карманы на базарах и ярмарках, чтобы им
