подползти к ней вплотную, а затем пропустить впереди себя к отдушине. Йестин, высунувшись из окна, озлобленно переругивался с собравшимися внизу врагами, он стоял к Лиливину спиной и ничего не замечал, с его стороны пока не грозила опасность.
Опасность исходила от женщины; она была где-то здесь, но не подавала голоса. Оставалось надеяться, что, слыша наседавших врагов, она в беспокойстве за своего любовника несколько отвлеклась от наблюдения. И, слава Богу, на чердаке темно!
Тихонько протянув руку, Лиливин пошарил в воздухе и нащупал обнаженную руку девушки. Она вздрогнула от неожиданности, но не издала ни звука; в следующий миг его рука скользнула к ее ладони и крепко сжала ее. Тут Раннильт все поняла. Его слуха коснулся легкий протяжный вздох, и он почувствовал ее ответное пожатие. Лиливин осторожно потянул ее за руку, она медленно подползла к нему в приготовленную им маленькую пещерку. Вот она уже рядом, отделенная от него прозрачной завесой сухих травинок, за которой она могла его разглядеть; она по-прежнему не издавала ни единого звука. Он подтолкнул ее, направляя впереди себя к отдушине, где висела веревка, а сам пополз следом, прикрывая ее со спины. У дверей конюшни люди наперебой выкрикивали что-то громкими, повелительными голосами, а Йестин в ответ отругивался охрипшим от усталости и злости голосом. Затем наконец-то сквозь общий гомон послышался звонкий голос Сюзанны. Значит, она там, бок о бок со своим возлюбленным!
— Дураки! Неужели вы думаете, что какая-то сила может разлучить нас обоих? Я во всем заодно с Йестином. Как он думает, так и я. Я тоже презираю ваши обещания и угрозы. Позовите сюда отца поговорить со мной! Пускай он услышит, что заслужил от меня и что я ему пожелаю! Я ненавижу его больше всех на свете! Коли я для него ничего не значила, то и он для меня ничто. Как он смеет еще называть меня своей дочерью! Он мне больше не отец, и никогда не был отцом. Пускай ему черти в аду зальют расплавленным золотом и серебром глотку, чтобы он сгорел дотла со всеми потрохами…
Под эти безумные крики, которые звенели, как сталь, и с яростью разрезали воздух, Лиливин вытащил девушку из сена и, подталкивая сзади, направил к решетке, на которой висела веревка. Он уже не думал об осторожности, ибо настал самый решающий момент — другого такого случая могло не представиться.
Но чуткое ухо Йестина расслышало через озлобленные крики Сюзанны, как зашуршало сено. Он мгновенно обернулся на звук и, увидев, что происходит, с яростным криком ринулся вперед, чтобы помешать беглецам. Первый луч света, упав сквозь окно, блеснул на обнаженном клинке.
Хью сразу все понял и, ни секунды не медля, крикнул: «Стреляй!» Солнечный луч указательным перстом осветил Алчеру Йестина, и он выпустил стрелу. Выстрел, нацеленный в грудь Йестина, оказался бы столь же смертельным, попади он ему в спину, если бы не Сюзанна! Ярясь и беснуясь от обиды и злости, она все равно в тот же миг заметила приготовления стрелка и поняла, что сейчас должно случиться. С диким воплем, в котором звучала скорее ярость, чем испуг, она, раскинув руки, бросилась вперед и заслонила собой окно, защищая своего возлюбленного.
При первом же крике Лиливин сильно толкнул Раннильт к спасительному отверстию, а сам, вскочив во весь рост, загородил ее своим хрупким телом от грозящей опасности. Йестин кинулся на него, солнечный луч, протянувшийся через сеновал, вспыхнул на занесенном для удара клинке и заискрился, разметав по потолку пляшущие солнечные зайчики. Кинжал Йестина уже нацелился Лиливину в самое сердце, но от крика Сюзанны замер на полпути; Йестин пошатнулся и отпрянул, как остановленная на всем скаку лошадь; острие ножа с размаху скользнуло вниз, задев поднятую для защиты руку Лиливина, из которой на сено брызнула тоненькая струйка крови.
Сюзанна медленно осела, словно тающий снег в оттепель под жаркими лучами солнца. Сила летящей стрелы, которая вонзилась ей в грудь, развернула ее, и она медленно опустилась, рукой сжимая стрелу и устремив неподвижный, мутнеющий взгляд широко раскрытых серых глаз на спасенного от неминуемой смерти Йестина. Ошеломленный Лиливин оцепенело смотрел, как подскочил к ней Йестин и подхватил ее на руки. Впоследствии он рассказывал, что Сюзанна улыбалась. Дальнейшее смешалось в голове юноши; он только запомнил ужасный, оглушительный вопль горя и отчаяния, от которого задрожали стены. Нож отлетел в сторону и, вонзившись в пол, дрожал у его ног. Застонав, Йестин медленно опустился на пол, сжимая в объятиях свою возлюбленную. Протягивая к нему слабеющие руки, она силилась его обнять. Лиливин, сам опытный гимнаст, на всю жизнь запомнил и потом вспоминал с жалостью и состраданием, как невероятно извернулись их тела, чтобы соединиться в последнем поцелуе.
Лиливин, однако, быстро опомнился — ему нельзя было отвлекаться. Схватив Раннильт за руку, он потянул ее прочь от решетки, которая им больше была не нужна, и увел ее вниз по лестнице в конюшню, где беспокойно топтались навьюченные лошади, возбужденные после тревожной ночи. Напрягая все силы, он поднял тяжелые засовы на дверях. Утреннее солнце светило ему в лицо, его лучи тянулись на одном уровне с его головой, не достигая пола. Он отворил тяжелую дверь и вывел Раннильт на простор зеленого луга.
Они увидели, как мимо них промчались врывающиеся в конюшню люди. Для них же двоих все было уже позади. Брат Кадфаэль, тихо бормоча благодарственные молитвы, обнял их за плечи и отвел в сторону на зеленый бугорок у подножия холма, где они с радостью опустились на траву, упиваясь майским воздухом и утренним светом. Затем они медленно повернулись лицом к лицу, долгим взглядом посмотрели друг другу в глаза и улыбнулись, как будто очнулись после долгого сна и теперь не могли нарадоваться.
Хью впереди всех взобрался по лестнице на чердак, за ним по пятам — сержант. В широком и ярком солнечном луче, ослепительно сверкавшем над усеянном клочками сена полом, стоял на коленях Йестин, обнимая Сюзанну и заботливо поддерживая на весу ее пронзенное стрелой тело — стрела прошила насквозь ее грудь так, что наконечник торчал из спины. Глаза у нее уже стекленели, точно сонные, но неподвижный взгляд был устремлен на возлюбленного; на ее лице застыло выражение горя и отчаяния. Сержант хотел взять Йестина за плечо, но Хью знаком остановил его.
— Не троньте, — сказал он спокойно. — Он никуда не убежит.
Для Йестина больше не было будущего, ради которого стоило бы бежать. Ему некуда и незачем было стремиться, когда не стало его подруги. Все, что он любил, он держал в своих объятиях, и им недолго оставалось быть вместе.
Его руки были запачканы ее кровью, кровь была у него на губах и на щеке, которой он прижимался к ней в страстном поцелуе, словно пытаясь ее оживить. Сейчас он уже затих и просто сидел с ней на руках, следя за ее устами, которые тщетно силились вымолвить какие-то слова; в свой последний миг она все хотела взять на себя, только бы спасти его, но изо рта не выходило ни звука; наконец она бросила эти попытки. Он увидел, как тихо угасал свет в стекленеющих серых глазах.
Только тогда Хью до него дотронулся.
— Она преставилась, Йестин. Положи ее и пойдем с нами! Я обещаю тебе, что ее отнесут домой честь честью.
Йестин опустил тело на подстилку из сена и медленно поднялся с пола. Утреннее солнце коснулось движущимся лучом перевязанного веревкой свертка, который они забрали с собой наверх. Потускневший взгляд Йестина упал на него и сразу вспыхнул. Он схватил с полу узел и с размаху швырнул в окно; упав на траву, узел развязался, содержимое рассыпалось и заиграло искрами под косыми утренними лучами.
Страшный вопль горя и отчаяния вырвался из горла Йестина к безмятежно ясным небесам:
— Да я бы взял ее за себя в чем есть, хоть босую!
И с пастбища ему, словно эхо, ответил жалобным воем другой голос: там ползал на четвереньках Уолтер Аурифабер, подбирая презрительно брошенное, раскиданное по траве золото и серебро.
Глава четырнадцатая
После
При ярком блистании раннего солнечного утра отряд Хью Берингара, подобрав живых и мертвых, повез всех в город; безмолвного и равнодушного к своей участи Йестина отправили в замок, а Сюзанну, уже неподвластную никаким карам бренного мира, — домой, в лоно поредевшего семейства, которому скоро предстояло проводить на кладбище представительниц сразу трех поколений. Вместе со всеми ехал ошалевший от пережитого Уолтер Аурифабер, он крепко прижал к себе узел с найденным богатством и только недоуменно морщился, когда его взгляд падал на тело Сюзанны. Уолтера раздирали противоречивые чувства, он сам не знал, радоваться ли ему своим вновь обретенным сокровищам или оплакивать дочь. Ведь как-никак, именно дочь ограбила его да еще и осрамила перед всеми напоследок; с ее смертью он потерял лишь толковую домоправительницу, но в доме уже появилась другая женщина, которая могла ее заменить.
