потребуется. А еще что-нибудь они рассказали?
– Еще как рассказали! Ювелир-то ведь видел, что это женские украшения, ну он и спросил, с чего это их продают – неужто хозяйке они уже не нужны. А тот, бородатый, возьми и ответь: «А на кой они ей, коли она померла!»
– Так прямо и сказал?
– Так и сказал. Но вы послушайте, что дальше было! Жена ювелира, видать, заинтересовалась этим малым и вышла из лавки следом за ним. И она увидела, что снаружи его поджидал какой-то молодой парень, и этому парню бородатый что-то передал. Что, она не разглядела, но это и так ясно – наверняка деньги. Тут эти двое заметили, что за ними наблюдают, и шмыг за угол.
– И все это она засвидетельствует перед судом?
– Не сомневаюсь. Эта женщина правдива и на редкость наблюдательна – лучшего свидетеля и пожелать нельзя.
– Похоже на то, – согласился Хью и, взглянув на Николаса, промолвил: – Мне кажется, что сейчас, пока не унялось ненастье, вам стоит подкрепиться и выпить вина. К чему опять лезть под дождь, коль скоро подозреваемый у нас под замком. А как только прекратится ливень, мы сразу же навестим Гериета, покажем ему эту безделушку и посмотрим, не удастся ли вытянуть из него что-нибудь поинтересней, чем уже порядком надоевшие байки про красоты Винчестера.
После обеда, в ожидании возвращения Хумилиса и его спутников, брат Кадфаэль, уже заприметивший признаки надвигающейся грозы, разрывался между мельничным прудом и аббатской сторожкой. Когда разразился ливень, монах укрылся на мельнице, откуда был виден и пруд, и дорога, ведущая из города. Кадфаэль предполагал, что Мадог может высадить своих подопечных во Франквилле, чтобы не огибать Шрусбери в лодке в такое ненастье. В таком случае «ловец утопленников» оставил бы братьев в каком- нибудь доме в предместье, а сам бы пешком пришел в обитель, чтобы рассказать, где они остановились.
Пора обмолота зерна миновала, на мельнице было пусто и темно, и тишину нарушал лишь монотонный стук барабанившего по крыше дождя. Здесь-то и отыскал брата Кадфаэля Мадог, и пришел он один. Чтобы сократить путь, дороге через ворота он предпочел узенькую тропку, которой пользовались порой горожане, приносившие зерно на аббатскую мельницу. Его темная тень показалась на пороге, и Кадфаэль сразу заметил, что вид у Мадога поникший, плечи бессильно опущены. Даже «ловцу утопленников», отличавшемуся невероятной выносливостью, нелегко далась борьба с разбушевавшейся стихией.
Брат Кадфаэль похолодел, предчувствуя неладное.
– Ну, – хрипло промолвил он, – что скажешь?
– Ничего хорошего. А вернее, все из рук вон плохо.
Мадог вышел на свет, и Кадфаэль увидел его мрачное, осунувшееся лицо. Лодочник был мокрым и грязным, точно водяная крыса.
– Ты, помнится, просил рассказать, если меня что-нибудь удивит. Так вот, я и припомнить не могу, когда последний раз так удивлялся, поэтому с дороги прямиком к тебе, как ты просил. – Он помолчал, отряхиваясь и выжимая мокрые волосы. – Господь свидетель, что тут поделать, я не знаю. Может, ты знаешь, ты ведь о чем-то догадывался, а я так в себя никак не могу прийти.
Он глубоко вздохнул и повел рассказ обо всем, что приключилось, – прямо и немногословно.
– …Ливень был сильный, но он бы нам не помешал. Однако вышло так, что молния угодила в дерево, как раз когда мы проплывали мимо. Ствол расщепился, обломок угодил прямо в лодку и разбил ее вдребезги. Она пошла ко дну, где теперь всплывут обломки – только Бог ведает. А эти твои два брата…
– Утонули? – прошептал потрясенный Кадфаэль.
– Старший монах, можно сказать, утонул… В общем, он мертв. Я его тело вытащил. Тот, молодой, мне помогал. Его-то мне пришлось бросить, двоих я никак не мог ухватить, ну да он и сам в конце концов выплыл. Но вернуть лорда Мареско к жизни я не сумел. Под водой-то он пробыл всего ничего и захлебнуться бы он не успел. Скорее всего у него сердце не выдержало – и так-то на ладан дышал, а тут еще угодил в сущий ад. Ну да как бы там ни было – он умер. С ним все. А вот насчет другого… Впрочем, навряд ли я скажу тебе о нем то, чего ты не знаешь. Это ведь я должен был удивляться, а не ты, верно? Ты-то все знал и раньше. Так что решай, что нам теперь делать.
Кадфаэль, который до сих пор слушал, не шелохнувшись, поежился, прикусил губу и уставился в окно мельницы. Дождь шел на убыль, небо светлело и очищалось от туч. Дальние раскаты грома доносились откуда-то с низовьев реки, которая еще бурлила и клокотала.
– Где ты их оставил?
– На самой окраине Франквилля, меньше чем в миле от моста. Там на берегу есть шалаш рыбаков. Туда мы отнесли лорда Мареско, и второй монах остался с ним. Потребуются носилки, чтобы отнести покойного в аббатство. Но с другим-то что делать?
– Ничего! Пусть думают, что он пропал, утонул, что его поглотил Северн. Но пока не поднимай тревоги, даже насчет носилок не заикайся. Помоги мне, Мадог, прошу тебя. Дело это очень непростое, но если мы будем осторожны, может, все и обойдется. Возвращайся и жди меня там. Сейчас мы вместе дойдем до города, потом ты отправишься в этот шалаш, а я к тебе приду, как только смогу. И никому ни слова. Никому, ради всего святого.
К тому времени, когда брат Кадфаэль подошел к воротам дома Хью Берингара, дождь уже прекратился. Блестели мокрые крыши, в сточных канавах журчала вода, но серые облака развеялись, и выглянуло солнышко – яркое и благостное. Совсем недавно оно отливало зловещим багрянцем, но теперь он пропал, вместе с бурей, умчавшейся вниз по реке.
Удивленная и обрадованная Элин поднялась навстречу монаху.
– А Хью еще не вернулся из замка. Он, наверное, задержался с Николасом Гарнэджем. Тот сегодня прискакал, в самую бурю. Хью дома не застал и помчался сломя голову в замок. Что у него стряслось, он не рассказывал, молвил только, что вести дурные.
– Николас? Вернулся? – Кадфаэль встревожился и даже на какой-то миг отвлекся от размышлений о своем неотложном деле. – Боже мой, что же он там выведал и куда это заведет? – Он вздохнул, а потом решительно сказал: – Что ж, коли так, время тем паче не терпит. Элин, доченька, ты мне очень нужна. Был
