требовал, чтобы вечерняя молитва была для монаха последними словами перед отходом ко сну и чтобы его мысли ничто не отвлекало от богослужения. Кадфаэль ни о чем другом и не думал. Ибо, засыпая, он слышал, как внутренний голос повторяет ему сквозь дрему одни и те же слова. То были стихи шестого псалма. С этим Кадфаэль и заснул.
«Domine, ne in furore… Господи! Не в ярости твоей обличай меня и не в гневе твоем наказывай меня. Помилуй меня, господи, ибо я немощен…»
Глава вторая
В десятый день декабря аббат Радульфус вернулся. Он въехал в ворота, когда уже начало смеркаться. Вся братия была в церкви, служили вечерню, поэтому никто, кроме привратника, не увидел его пышной свиты, и только наутро, на собрании капитула, братья услышали отчет Радульфуса и узнали то, что касалось аббатства. Однако молчаливый привратник, умевший держать язык за зубами, бывал весьма разговорчив с друзьями. Он лучше всех был осведомлен обо всем, что происходило в монастыре, и брат Кадфаэль, уединившись с ним в скриптории, в тот же вечер услышал от него кое-какие новости:
— С ним приехал священник — статный и видный собой мужчина лет тридцати пяти, не больше, как мне показалось. Его устроили в странноприимном доме. Они с аббатом целый день провели в седле, чтобы поспеть домой засветло. Отец аббат мне ничего не рассказывал, только велел передать брату Дэнису, что один из гостей заночует у него. Кроме священника, с ним приехали еще двое, и аббат поручает их брату Дэнису. А привез он с собой женщину, уже немолодую и, по всему видать, особу порядочную и скромную. Наверное, она приходится этому священнику теткой либо служит у него домоправительницей. Мне велели позвать с конюшни кого-нибудь из работников, чтобы тот проводил ее в домик отца Адама. Я так и сделал. А с женщиной был еще парнишка, наверное слуга, который делает у них черную работу и служит на посылках. Похоже, что женщина — вдова, а парнишка — ее сын и они вместе служат в доме этого священника. Вот ведь — уехал вдвоем с братом Виталисом, а вернулся впятером, причем на троих гостей — две лошади, женщина сидела позади молодого парня. Ну, что ты об этом скажешь?
— Что же тут скажешь, кроме одного, — ответил Кадфаэль, прикинув в уме, что к чему. — Его милость милорд аббат привез из южных областей нового священника для прихода святого Креста вместе с домочадцами. Хозяина пригласили заночевать в нашем странноприимном доме, а слуги отправились в пустующий дом, чтобы прибраться, протопить очаг, припасти съестного и вообще навести уют к приходу хозяина. Завтра на собрании капитула мы, наверное, услышим от аббата, откуда взялся новый священник и кто из собравшихся епископов рекомендовал его на этот приход.
— Вот и я так подумал, — согласился привратник. — Хотя, как мне кажется, прихожане были бы рады, если бы на место отца Адама приняли кого-нибудь из здешних. Впрочем, главное ведь не имя и не происхождение, главное — каков человек. Его милость милорд аббат, уж наверное, знает, как будет лучше.
С этими словами привратник удалился, спеша, вероятно, до повечерия еще с кем-нибудь поделиться по секрету свежей новостью. В итоге наутро добрая половина братии пришла на собрание капитула уже подготовленная к тому, что предстояло услышать. Монахи сгорали от нетерпения, ожидая, когда объявят имя, а затем представят собранию самого кандидата на должность. Едва ли кто из монахов собирался оспаривать решение аббата, однако право распоряжаться бенефицием принадлежало собранию, и Радульфус никогда не позволил бы себе в нарушение устава пренебречь мнением братьев.
— Я очень спешил к вам, стараясь вернуться как можно скорее, — начал Радульфус после того, как было покончено с обычными вопросами, для которых не потребовалось много времени. — По поводу легатского совета могу вкратце сказать, что после обсуждения было принято решение: Церковь вновь целиком и полностью становится на сторону короля Стефана. Король там присутствовал и в свою очередь подтвердил возобновление означенного союза. Его преосвященство епископ Винчестерский передал ему благословение Папы Римского, а противников короля, которые не хотят одуматься и продолжают поддерживать императрицу, объявил врагами Церкви. Я не буду вдаваться в подробности, поскольку, на мой взгляд, в этом нет никакой необходимости.
«Действительно, никакой! — мысленно согласился Кадфаэль, внимательно слушавший эту речь из укромного уголка, где он всегда садился, чтобы в случае чего незаметно вздремнуть, пока капитул обсуждал что-нибудь скучное. — Нам незачем знать, к каким ухищрениям прибегнул легат и как он изворачивался, чтобы выйти из трудного положения. Хью наверняка расскажет потом все подробности».
— Гораздо больше касается нашего монастыря одна беседа, которую я имел с епископом Генри Винчестерским. Узнав о том, что наш приход святого Креста остался без пастыря, он рекомендовал мне священника из своей свиты, который как раз ждет, когда ему найдется свободный бенефиций. Побеседовав с рекомендованным мне соискателем, я убедился, что он во всех отношениях соответствует предъявляемым требованиям, обладает должной ученостью и достоин продвижения. Он ведет простую и суровую жизнь, а что касается знаний, то я сам его проэкзаменовал.
Ученость кандидата представляла весомый аргумент в его пользу, особенно по сравнению с неученым отцом Адамом, хотя это достоинство значило больше в глазах капитула, чем простых мирян из Форгейта.
— Отцу Эйлиоту тридцать шесть лет, — сообщил далее аббат. — Его позднее вступление в должность приходского священника объясняется тем, что он четыре года служил секретарем у епископа Генриха, где выказал себя способным и добросовестным человеком, поэтому епископ желает вознаградить его за усердие, пристроив на должность приходского священника. Что касается моего мнения, то я нахожу его подходящим и достойным кандидатом. И если вы, братья, не имеете возражений, я хочу пригласить его сейчас сюда, чтобы он сам рассказал о себе капитулу и ответил на ваши вопросы.
Все зашевелились, по рядам пробежал нетерпеливый шумок; едва сдерживая любопытство, монахи закивали. Удостоверившись в общем согласии, приор Роберт по знаку аббата поднялся с места и пошел за соискателем.
«Эйлиот? — подумал Кадфаэль. — Судя по имени — саксонец, и, как говорят, рослый и пригожий собой. Что же! Все лучше, чем какой-нибудь норманн, отиравшийся в прихлебателях при дворе знатного господина!»
Мысленно Кадфаэль уже представлял себе плечистого румяного детину с обветренным лицом и копной белокурых волос, но этот портрет был перечеркнут, едва вслед за приором Робертом в зал вошел отец Эйлиот и, выйдя на середину, откуда он был хорошо виден присутствующим, стал перед ними в спокойной и непринужденной позе. Священник и впрямь оказался на редкость хорош собой — высокий, широкоплечий, мускулистый мужчина, быстрый и ловкий в движениях, он стоял перед капитулом прямо и неподвижно, как статуя. Однако он не имел ничего общего с белобрысым саксонцем, напротив — он был до такой степени черноволос и черноглаз, что даже Хью Берингар показался бы рядом с ним не очень чернявым. У отца Эйлиота было продолговатое, породистое, гладко выбритое лицо, на щеках сквозь оливковую смуглоту проступал румянец. Густые черные волосы вокруг тонзуры были так ровно подстрижены, что казались нарисованными. Он почтительно поклонился аббату и, сложив перед собой ладонь к ладони крупные сильные руки, приготовился отвечать на вопросы.
— Итак, я представляю почтенному собранию отца Эйлиота, — промолвил Радульфус, — которого я желал бы видеть избранным на должность священника прихода святого Креста. Спрашивайте по поводу его планов, заслуг и прежней службы, и он без смущения ответит на все ваши вопросы.
Отец Эйлиот и не думал смущаться. Выслушав краткое приветственное слово приора Роберта, которому он, очевидно, понравился с первого взгляда, новичок принялся отвечать на вопросы ясно и спокойно; это была речь человека, которому неведомо никакое сомнение и который не привык понапрасну терять время. Его голос, оказавшийся неожиданно тонким для человека с такой могучей грудной клеткой, звучал твердо и уверенно; Эйлиот без стеснения рассказал все о себе, заявил, что намерен деятельно и ревностно посвятить себя своим новым обязанностям, и, закончив, остался ожидать решения капитула с таким невозмутимым выражением, точно нисколько не сомневался в благоприятном вердикте. Отец Эйлиот отлично владел латынью, немного знал по-гречески и был опытным счетоводом. Последнее означало, что все церковное хозяйство попадет в надежные руки, поэтому можно было заранее сказать, что его назначение будет принято капитулом.
— С вашего позволения, отец аббат, — проговорил Эйлиот, — я хотел бы высказать вам одну просьбу. Я буду очень благодарен, если у вас найдется работа для молодого человека, который приехал вместе со
