всего будем думать о ваших нуждах.
И он благословил всех на прощание так коротко и энергично, что они действительно двинулись к воротам. Люди расходились в молчании, исчезая тихо, как растаявший снег. Но скоро, конечно, они заговорят так, что не остановишь! Весь город и Форгейт наполнятся пространными и разноречивыми рассказами о событиях прошедшего утра, которые впоследствии отойдут в область преданий, и народная память сохранит эту историю, случившуюся на глазах очевидцев, как повесть давно минувших дней.
— А вы, братья, ступайте займитесь вашими дневными трудами и приготовьтесь к обеду, — кратко распорядился Радульфус, обернувшись к своим подопечным, которые встревоженно бормотали и были похожи на стаю испуганных голубей с растрепанными перьями.
Робко выйдя из рядов, монахи тоже разбрелись кто куда. Растерявшись сначала, они скоро направились каждый на свое положенное место. Словно искры костра или пыль, взметенная ветром, они рассеялись в пространстве, еще не придя в себя после того, что им пришлось наблюдать. Единственным человеком, который помнил и знал, что ему надо делать, был Синрик — он работал лопатой возле стены.
Брат Жером, недовольный беспорядком, который противоречил его представлениям о правилах и укладе ордена бенедиктинцев, бросился ловить монахов и загонять их в умывальню, как разбежавшихся куриц, и выпроваживать из монастыря задержавшихся прихожан. Провожая их, он очутился у распахнутой двери, что выходила на Форгейт. Выглянув из нее, он заметил на улице юношу, держащего под уздцы лошадь: тот посматривал на выходящих людей из-под низко надвинутого капюшона, наполовину закрывавшего его лицо. Что-то привлекло к нему внимание зорких глаз Жерома. Несмотря на чужой кафтан, капюшон и лицо, которое тот отворачивал, не давая его разглядеть, что-то смутно знакомое почудилось Жерому в этой фигуре — в ней было какое-то сходство с тем молодым парнем, что жил одно время в монастыре, а потом вдруг исчез при загадочных обстоятельствах. Хоть бы он наконец повернулся лицом!
Кадфаэль тоже задержался на кладбище, дожидаясь, когда уйдут Диота и Санан, но те, вместо того чтобы уйти, отступили в тень часовни и пережидали, когда разойдется толпа форгейтцев. Это решение исходило от Санан: Кадфаэль видел, как она положила руку на локоть Диоты и удержала ее на месте. Может быть, она разглядела в толпе кого-то, с кем не хотела встречаться? Пытаясь отыскать глазами того, кого она избегала, Кадфаэль тоже стал искать его в рядах уходивших и скоро наткнулся взглядом на одного человека, встреча с которым могла ей показаться нежелательной. Недаром Санан за время отсутствия Кадфаэля опустила капюшон по самые брови, как будто хотела остаться незамеченной и неузнанной! Наконец обе женщины тронулись следом за остальными, но пошли — очевидно, из осторожности — медленным шагом, и Санан при этом не сводила глаз со спины какого-то рослого мужчины, тот был в это время уже в дверях. Таким образом, Санан и Кадфаэль одновременно заметили брата Жерома, который, постояв несколько мгновений на пороге, решительно шагнул на улицу. Проследив глазами, в каком направлении двигались обе спины — одна прямая и самоуверенная, другая хилая и сутулая, — Кадфаэль понял, что их пути должны сойтись в одной точке, где стояла оседланная лошадь, которую держал под уздцы молодой паренек.
Брат Жером все еще был не совсем уверен, но полон твердой решимости выяснить, кто же это такой, и ради этого даже пошел на то, чтобы без позволения покинуть пределы монастыря. Когда он поднимет тревогу и предаст в руки закона скрывающегося врага короля Стефана, все поймут, что он преступил правила вполне обоснованно. Жером слышал, как шериф объявил, что за воротами выставлены стражники. Достаточно будет кликнуть солдат и напустить их на беглеца, стоящего рядом на расстоянии вытянутой руки и воображающего себя в безопасности.
Но если Жером не был уверен, то Санан, так же как и Кадфаэль, сразу узнала Ниниана. Кто лучше их обоих мог здесь узнать его фигуру, осанку и манеры? И вот у них на глазах к нему с недобрым намерением устремлялся Жером, а они ничего не могли поделать, чтобы предотвратить беду.
Санан отпустила руку Диоты и ринулась вперед, Кадфаэль взялся за дело с другого боку: «Брат Жером!» — окликнул он своего собрата властным голосом, вложив в этот возглас такое праведное возмущение, какое на его месте мог выразить разве что сам брат Жером. Но попытка Кадфаэля отвлечь Жерома пропала даром. Взяв след, тот выказал настойчивость, достойную самого отца Эйлиота. Но тут на сцену выступило еще одно действующее лицо, чье внезапное появление спасло, казалось бы, безнадежное положение.
Человек, оставивший Ниниана сторожить свою лошадь, направлялся к нему бодрым шагом, довольный, что отделался от всех грозивших ему неприятностей. На шаг опередив Жерома, он прошел мимо него и вышел в Форгейт. Хотя дело кончилось не так, как можно было ожидать, он остался доволен. Подозрение в измене было с него снято, ему не грозила больше утрата его земель и состояния, поэтому он уже не питал недобрых чувств к опрометчивому молодому человеку, по вине которого пережил столько волнений. Пускай себе избежит наказания, только бы он не возвращался больше и не впутывал других людей в опасные дела!
Ниниан обернулся и увидел, что хозяин возвращается за своей лошадью, но в тот же миг он с опозданием заметил лисью мордочку брата Жерома, который тоже спешил к нему, и явно с недобрыми намерениями. Скрыться куда-нибудь у Ниниана уже не было времени, и он остался стоять на месте. По счастью, хозяин лошади подошел к нему раньше преследователя и был в хорошем настроении после увиденного. Приняв из рук нечаянного конюха уздечку, он благодушно хлопнул его по плечу. А Ниниан, как расторопный слуга, нагнулся, чтобы подержать ему стремя.
Этого оказалось достаточно. Жером так резко остановился в воротах, что шедший за ним Эрвальд от неожиданности налетел на него и, беззлобно отодвинув своей могучей рукой, прошел мимо. А тем временем всадник, небрежно поблагодарив Ниниана и бросив ему серебряный пенни, пустился рысцой по форгейтской улице и скрылся за поворотом, а вместе с ним и конюх, который бегом последовал за своим господином.
«Удачно отделался! — подумал Ниниан, замедлив шаг, как только очутился за углом под надежным прикрытием монастырской стены, скрывшей его от глаз преследователя, и он весело подкинул в руке серебряный пенни, который щедро кинул ему на радостях довольный хозяин лошади. — Да вознаградит его бог! Кто бы он ни был, он спас мою жизнь или по крайней мере выручил из трудного положения! Как видно, это знатная особа и его здесь хорошо знают. Счастье, что его конюхов знают меньше. Плохи были бы мои дела, окажись они все бородатыми дядями лет пятидесяти! «
«Удачно отделался! — подумал Кадфаэль, переведя дух и оглядываясь назад на часовню пресвятой Девы, возле которой еще стоял Хью, погруженный в серьезную беседу с аббатом Радульфусом. — Никогда не знаешь, откуда можно ждать избавления — порой оно приходит от самых неожиданных людей! Складно все вышло! «
«Удачно отделался! — подумала Санан, и ее недавний страх сменился веселым торжеством. — Ведь даже не догадывается, что только что с ним произошло! Не догадывается ни тот, ни другой! Представляю себе, какое лицо будет у Ниниана, когда я ему скажу! «
«Удачно отделался! — благодарно подумал Жером, возвращаясь к своим законным обязанностям. — Каким бы я выглядел дураком, если бы указал на него солдатам! Подумать только, такое удивительное сходство в осанке и фигуре и более ничего! Как мне повезло, что его хозяин обогнал меня и показал, что это был его слуга, иначе я попал бы впросак».
Действительно, ведь уж кто-кто, а Ральф Жиффар никак не мог держать у себя на службе человека, которого сам изобличил, оповестив о том представителей закона!
Глава тринадцатая
— Остался еще один вопрос, — сказал аббат, — на который мы не только не получим ответа, но который даже никем не задан вслух.
Аббат заговорил об этом после того, как стол был убран, а перед гостем поставлен бокал вина. Радульфус никогда не допускал за столом деловых разговоров. Застольным радостям у него предавались умеренно, однако всегда с должным почтением.
— Какой же это вопрос? — спросил Хью.
— Всю ли правду он сказал?
Хью встрепенулся и пристально посмотрел через стол на аббата:
— Синрик-то? Можно ли вообще о ком-то сказать, что этот человек никогда не лжет? Но о Синрике люди говорят, что он без надобности слова не вымолвит, а уж если нужно, то говорит строго по делу. Поэтому-то он ничего не сказал, пока не обвинили Джордана. Обыкновенно из Синрика и слова не вытянешь. Наверное, он никогда еще за целый день не произносил их столько, сколько тут за один раз. Не думаю, что он стал бы
