и придумает какое-нибудь объяснение тому, почему он без спросу уехал из монастыря, дабы его не считали злостным прогульщиком, который сам накликал столько бед на свою голову. Но это уже забота Ричарда. Свое дело Хильтруда сделала.
К несчастью, вышло так, что около полудня грум, который выводил на выгон пони Ричарда, обнаружил, что один из коней прихрамывает, и повел его прогулять на выгоне. Он не поверил своим глазам — пони исчез! Первая пришедшая ему в голову мысль была о воровстве. Он уже собрался было кричать во весь голос о краже на выгоне, но потом решил вернуться в конюшню и проверить, на месте ли седло и упряжь пропавшего пони, что могло бы придать делу несколько иной оборот. Да и зачем красть наименее ценного из гулявших на выгоне коней? Зачем рисковать и красть среди бела дня, когда воровать ночью куда безопаснее?
Пораскинув мозгами, грум кинулся в дом, крича во весь голос, мол, пропал пони жениха, причем с седлом и всей упряжью и не худо бы хозяину проверить, по-прежнему ли молодой лорд находится под замком у себя в комнате. Не желая верить в случившееся, Фулке Эстли бросился в комнату Ричарда. Он обнаружил, что дверь заперта, как и положено, однако комната была пуста. Фулке испустил гневный вопль, заставивший Хильтруду поднять голову, склоненную над пяльцами с вышиванием, однако она с невозмутимым видом продолжала свою работу, покуда отцовский гнев не достиг комнаты, где она сидела.
— Кто это сделал?! Кто заходил туда? Какой дурак, болваны вы этакие, оставил дверь незапертой? Или кто-то выпустил его умышленно? Я найду этого предателя, кем бы он ни был! Отвечайте! Кто относил обед этому сопляку?
Слуги, стараясь держаться подальше от разгневанного хозяина, в один голос утверждали, что знать ничего не знают. Служанки мялись, поглядывая друг на друга, однако не торопились выдавать свою хозяйку. Собравшись с духом, который в последнее время значительно укрепился, Хильтруда отложила в сторону пяльцы и твердо сказала, как бы и не собираясь защищаться:
— Отец, вы же знаете, что за обедом ему прислуживала я. Вы же видели, как я выносила посуду. Разумеется, я заперла за собой дверь, насколько я помню… С тех пор никто в эту комнату не заглядывал, сэр. Да и никого туда не посылали. Во всяком случае, я не посылала.
— Вы уверены, мадам? — прорычал Фулке. — Или вы заявите мне, что мальчишка никуда не сбежал и сидит сейчас там, где ему положено? Если вы заходили туда последней, то именно вы и виноваты в том, что он удрал. Должно быть, вы забыли запереть дверь! Иначе как бы он вышел? Как можно быть такой глупой?
— Нет, дверь я запирала, — возразила Хильтруда, но на этот раз уже менее уверенно. — Ну а если забыла, — вымолвила она почти сдаваясь, — хотя я точно помню, что запирала дверь, то не все ли теперь равно? Он ничего не может изменить, да и никто другой тоже. Я не вижу причин так волноваться.
— Она, видите ли, не видит причин волноваться! — возмутился Фулке. — Да вы, милочка, не видите дальше собственного носа! Ведь мальчишка побежит прямехонько к своему аббату. Интересную же историю он ему расскажет!
— Рано или поздно Ричард все равно вернулся бы в аббатство, — смиренно заметила Хильтруда. — Нельзя же его вечно держать взаперти.
— Да, все так, он вернулся бы, но не сейчас, когда он еще не поставил свою подпись на брачном договоре. И мы не согласовали еще нашу версию случившегося, не заставили его придерживаться ее, не убедились в том, что он окончательно смирился. Еще пару дней и все было бы в порядке, как положено. Нет, я не дам ему уйти просто так! — мстительно вымолвил Фулке и решительно повернулся к перепуганным грумам. — Живо седлайте моего коня! Я еду в погоню! Наверняка он поехал в аббатство через Итон. Я его за уши назад притащу!
Стоял ясный день, и Ричард не решился открыто ехать по дороге, даже по окраине деревни. Конечно, по дороге он мог бы ехать быстрее, однако слишком велик был риск повстречаться с кем-нибудь из лейтонских крестьян, которые вполне могли схватить его и притащить обратно к Фулке Эстли, дабы выслужиться перед ним. Помимо этого, дорога проходила через Итон. Ричард решил держаться лесной полосы, что шла к западу вверх по реке и тянулась около полумили, постепенно истончаясь и переходя в ряды одиночных дубов, что стояли у самой воды. Далее, ближе к Северну, лежали изумрудно-зеленые луга, совершенно голые, без единого деревца. Здесь Ричарду пришлось держаться подальше от реки и ехать вдоль края лейтонских полей, где росли редкие кусты, дававшие беглецу хоть какое-то прикрытие. Еще выше по реке, куда и нужно было ехать Ричарду, в излучине Северна раскинулись заливные луга с отдельно стоящими деревьями на небольших повышениях почвы. По счастью, на северном берегу реки находился южный край Эйтонского леса, дававший Ричарду прикрытие на протяжении почти половины дороги до Рокстера. Это означало, что путь выйдет более длинным, однако тут можно было не опасаться погони и не рисковать быть узнанным и схваченным. Как бы то ни было, в Рокстере Ричарду появляться не следовало. Ему оставался единственный путь — перейти Северн вброд неподалеку от деревни, но вне видимости из манора, после чего выехать на дорогу, идущую по южному берегу, и по ней прямым ходом до города.
Места эти Ричард знал хорошо и поехал лесом напрямик, причем так торопился, что даже слетел со своего пони, когда тот провалился ногой в барсучью нору. Слава богу, мальчик упал на груду опавших листьев и ушибся не очень сильно, а испугавшийся сперва пони быстро успокоился и сам подошел к своему хозяину, готовый продолжать путь. После падения Ричард пришел к выводу, что поспешишь — людей насмешишь, и весьма предусмотрительно сбавил шаг, покуда не выехал на более открытое место. Ричард не особенно размышлял по поводу своего самовольного отъезда из монастыря, он собирался просто поскорее вернуться и после всех тревог обрести желанный покой, какие бы выволочки и наказания его там ни ожидали. И какими бы разными ни были взрослые, Ричард изучил их достаточно, чтобы понимать, что пропавшего и затем найденного ребенка сперва крепко обнимут, а затем наверняка тут же огреют оплеухой. Если, конечно, оплеуха не опередит крепкие объятия! Однако Ричарда все это не беспокоило. Теперь, когда его насильно лишили класса для занятий, брата Павла и школьных товарищей, и даже строгого взгляда отца аббата, мальчик желал одного — поскорее вернуться обратно, обрести безопасный кров и умиротворяющий монастырский распорядок дня, который как бы укрывал Ричарда уютным теплым плащом. Если бы мальчик пораскинул мозгами, он мог бы просто поехать на мельницу, что стояла на реке подле Эйтона, либо отправиться в сторожку лесничего. Однако это даже не пришло Ричарду в голову. Он стремился в аббатство, как птица летит к родному гнезду. А помимо монастыря у него не было другого дома, даром что он был лордом Итона.
На южном краю Рокстера, сразу по выходу из леса, начиналась хорошая дорога, шедшая до самого брода. Эти две мили Ричард преодолел довольно быстро, однако не настолько быстро, чтобы не привлечь к себе внимание кое-кого из встречных крестьян, которые занимались своими повседневными делами. Он не встретил никого из знакомых и коротко отвечал на приветствия, не задерживаясь. Вот уже показалась прибрежная полоса деревьев у брода, над водой склонились несколько ив, над ними виднелась крыша церкви. Сама же деревня и манор находились в стороне. Ричард осторожно подъехал к деревьям, спешился там и внимательно осмотрел сам брод подле небольшого островка и дорогу, ведущую от деревни к броду. Еще не видя людей, мальчик услышал голоса, замер и прислушался, надеясь в душе, что люди пройдут от брода к деревне и путь за реку будет открыт. То были две девушки, они плескались у воды, болтая и весело смеясь. Ричард услышал и голос мужчины, который тоже смеялся и задорно окликал девушек. Мальчик подкрался ближе и ясно увидел говоривших. Он затаил дыхание и остановился, борясь с отчаянием.
Девушки выполоскали белье и развесили его сушиться на низкие кусты, а так как день стоял погожий и в компании молодого человека им было хорошо и весело, они вовсе не торопились уходить. Этих девушек Ричард видел впервые, а вот мужчину он знал очень хорошо, хоть и не помнил его имени. Рыжеволосый мужчина, рослый и бойкий, был не кто иной как рокстерский приказчик. Именно он со своим дружком, желая выслужиться перед своим лордом и доказать ему свою преданность, схватил Ричарда на краю Эйтонского леса, когда тот возвращался в аббатство. Именно эти здоровенные руки, которые сейчас тискают одну из веселых прачек, бесцеремонно выволокли тогда Ричарда из седла, перебросили его, лягающегося и отбивающегося, через могучее плечо, показавшееся мальчику воистину дубовым, ибо все его отчаянные попытки вырваться оказались тщетными, в то время как другой злодей заткнул Ричарду рот его же собственным капюшоном и связал ему поводом руки. Тою же ночью в полной темноте, когда все порядочные люди давным-давно спали, эти двое преданных слуг перевезли Ричарда в дальний хозяйский
