Кутреда. Сын так и не узнал, что смотрит на убийцу своего отца.
— Вот оно как!
— А нашли ли вы то, что искали?
— Я пришел за ним, — мрачно вымолвил Рейф. — Но я понял вопрос. Я нашел то, что искал. Это было на алтаре, в ларце. Нет, не только золото. Драгоценные камни занимают куда меньше места, их легче нести. Ее собственные драгоценности, которые она так ценит. Ценит даже больше, чем человека, которому их следовало передать.
— Поговаривали, мол, там было какое-то письмо.
— Да, письмо. Оно у меня. Помнишь требник?
— Помню. Дивная работа. Такая книга впору принцу.
— Императрице! У этого требника переплет с секретом, там можно спрятать письмо. Когда императрица и Бриан находились далеко друг от друга, этот требник путешествовал между ними, словно доверенный посланник. Одному богу известно, что она могла написать своему возлюбленному, находясь всего в нескольких милях от него, окруженная войсками короля в час, когда счастье отвернулось от нее. Кому достанет мудрости удержать свой язык и перо в минуту горького отчаяния? Да я и знать не хочу. Бриан получит письмо и прочтет его, ибо оно адресовано только ему. Один уже прочел и пытался использовать письмо в своих целях, — заметил Рейф. — Но он уже не в счет.
Голос Рейфа дрогнул от сдерживаемых чувств, однако Рейф не потерял своего железного самообладания, хотя Кадфаэль ощущал, что его собеседник, словно летящая стрела, содрогается всем телом из-за переполнявших его чувств преданной любви и жестокой ненависти. Рейф никогда не развернет письмо со сломанной печатью, свидетельствовавшей о подлой измене, — письмо, которое содержало священное признание женщины мужчине. Кутред посмел вероломно ступить на эту святую землю, и он был теперь мертв. Кадфаэль вовсе не считал, что кара за предательство оказалась слишком жестокой.
— Скажи, брат, это грех? — спросил Рейф де Женвиль, переборов в себе порыв чувств и вновь успокоившись.
— Что тут сказать? — вымолвил Кадфаэль. — Обращайтесь к исповеднику, когда доберетесь до Валлингфорда. Скажу лишь одно: было время, когда я поступил бы точно так же.
Просьба о том, что миссия Рейфа де Женвиля должна остаться тайной, так и не прозвучала, ибо это подразумевалось само собой.
— Теперь мне куда лучше, чем утром, — признался Рейф, вставая. — О твоем совете я не забуду. Уеду пораньше и поеду быстро, ибо свидетели мне ни к чему. Комнату свою я привел в порядок, чтобы она была готова принять другого гостя. Попрощаемся здесь. Храни тебя бог, брат!
— И вас, — ответил Кадфаэль.
Рейф вышел из сарайчика в сгущающуюся тьму, шагая твердо и почти бесшумно по гравийной дорожке и тем более дальше, по траве. Последние отзвуки его шагов утонули в звуках колокола, звавшего братьев к повечерию.
Перед заутреней Кадфаэль заглянул на конюшню. Утро стояло холодное и ясное, в самый раз для поездки верхом. Гнедого жеребца с белой звездочкой на лбу уже не было в стойле. В конюшне было пусто и тихо, если не считать веселой болтовни и смеха, доносившихся из дальнего стойла, где Ричард, вставший пораньше, дабы проведать своего бедного пони, сослужившего ему верную службу, веселился вместе с Эдвином, благополучно перенесшим свое наказание и снова обретшего потерянного было друга. Они весело чирикали, словно птенчики, покуда не услышали, как вошел Кадфаэль. Тут они разом притихли, дабы убедиться в том, что это не брат Жером и не приор Роберт. Увидев Кадфаэля, мальчики отблагодарили его своими счастливыми улыбками и вновь вернулись в стойло к пони, где и продолжили свою болтовню.
Кадфаэлю оставалось только подивиться тому, что леди Дионисия уже успела навестить своего внука и помириться с ним, насколько это было возможно в данных обстоятельствах. Наверное, она не стала особенно унижаться, а вымолвила что-нибудь вроде: «Ричард, я обсудила с аббатом твое будущее и согласилась оставить тебя в обители на его попечение. Кутред меня жестоко обманул, он не был священником. Однако что было, то было. Лучше не вспоминать об этом». И наверняка наставительно добавила: «Раз уж я оставила вас здесь, сэр, постарайтесь, чтобы о вас говорили только хорошее. Слушайтесь наставников и хорошо учитесь…» На прощание она, наверное, поцеловала внука чуть теплее, чем прежде, или, возможно, с большей опаской, зная, что если придется, он сумеет постоять за себя. Однако Ричард, свободный от тревоги за свое будущее и будущее своих товарищей, едва ли держал обиду на кого-либо в этом мире.
В этот час Рейф де Женвиль, вассал и друг Бриана Фиц-Каунта, а также преданный слуга императрицы Матильды, был, наверно, уже далеко от Шрусбери, следуя своей длинной дорогой на юг. Тихий и незаметный, он вряд ли обратил на себя чье-либо внимание, даже если и делал остановки, и едва ли его кто-нибудь запомнил.
— Он уехал, — сказал Кадфаэль. — Я не хотел возлагать на тебя бремя выбора, хотя и предполагал, как ты поступишь. Однако я все сделал сам. Он уехал, и я его не задержал.
Хью с Кадфаэлем сидели на скамье у северной стены травного сада, где еще задержалось полдневное тепло и была защита от легкого ветра. Так сиживали они не раз, когда события подходили к концу, — усталые, но умиротворенные. Пройдет неделя-другая, наступят холода, и тут уже не посидишь в свое удовольствие. Эта затянувшаяся мягкая осень не могла длиться бесконечно, воздух становился прохладным, обещая близкие морозы и обильные декабрьские снегопады.
— Я не забыл, — заметил Хью, — что сегодня как раз то самое «завтра», когда ты обещал мне благополучную развязку. Значит, говоришь, он уехал! И ты его не задержал! Причем этот некто не Босье. О его отъезде у тебя болела голова больше других. Рассказывай же, я тебя слушаю.
Хью умел слушать, не вмешиваясь и не задавая лишних вопросов. Он мог сидеть, в задумчивом молчании глядя на увядающий сад и не бросая на собеседника вопрошающих взоров, однако не пропускал ни единого слова и не требовал лишних объяснений.
— Мне и впрямь следует кое в чем признаться, если ты не против быть моим исповедником, — вымолвил Кадфаэль.
— И разумеется, сохранить тайну твоей исповеди! Я согласен. Правда, никогда еще я не отпускал тебе грехов. Кто же этот человек, который уехал?
— Его имя Рейф де Женвиль. Правда, здесь он назвался Рейфом из Ковентри, сокольничим графа Варвика.
— Это тот тихоня на гнедом жеребце? Я и видел-то его разве что мельком, — сказал Хью. — Один из редких ваших гостей, который ничего от меня не требовал, за что я ему весьма признателен. Босье мне вполне хватило! Что же этот Рейф из Ковентри сделал такого, что тебе или мне следовало бы задержать его?
— Он убил Кутреда. В честном поединке. Он отложил в сторону свой меч, поскольку у Кутреда был только кинжал. Кинжал против кинжала. Рейф бился с ним и убил его. — Хью не вымолвил ни слова, он лишь повернул голову, пристально глядя на Кадфаэля. — У Рейфа были на то веские основания, — продолжал Кадфаэль. — Ты, наверное, помнишь ту историю о доверенном человеке императрицы, которого она послала из Оксфорда, когда король Стефан взял замок в железное кольцо. Этот человек был послан с золотом, драгоценными камнями и письмом для Бриана Фиц-Каунта, отрезанного от императрицы в Валлингфорде. Если помнишь, лошадь того посланца нашли в лесу у дороги, упряжь была запятнана кровью, седельные сумки пусты. Однако тела всадника так и не нашли. Конечно, Темза рядом, да и в лесу хватает места для могилы. Таким образом, лорд Валлингфорда лишился сокровищ императрицы. Сам он давным- давно разорился у нее на службе, а ведь его солдатам нужно есть и пить. Кроме того, вместе с сокровищами пропало адресованное ему письмо. Так вот Рейф де Женвиль, вассал и преданный друг Бриана Фиц-Каунта, а также верный слуга императрицы, не пожелал оставить это преступление безнаказанным. Какие улики привели его в наши края, я не знаю, да и не спрашивал, однако это так. Я встретил его в день приезда у конюшни, и вышло так, что я рассказал ему о мертвом Дрого Босье, что лежал у нас в часовне. Помнится, я не назвал имени, но даже назови я ему имя, он все равно сделал бы то, что сделал, ибо назваться ведь можно как угодно. Так вот Рейф сразу пошел в часовню посмотреть на покойника, но увидев его, потерял всякий интерес. Он явно искал кого-то, кого-то из гостей обители, приезжего. Но искал он не Босье. Молодой человек лет двадцати, как Гиацинт, его вообще не заинтересовал. Он искал человека своих лет и
