оказало благотворное воздействие. Поистине священнослужитель не должен молчать, когда искажают учение. Его наставления могут возвратить заблудшую душу на верную тропу.
Однако наивная, почти детская веселость Зерло медленно угасла во внезапно наступившем тяжелом молчании. Зерло с недоумением осмотрелся: монахи избегали его взгляда, иные рассеянно смотрели в сторону, кто-то упорно изучал свои руки и только аббат Радульфус с бесстрастным лицом глядел на незадачливого дьякона, да каноник Герберт вперил в него неподвижный, испытующий взор. Зерло растерянно улыбнулся, но улыбка тут же угасла на его круглой, невинной физиономии.
— Однажды внявший наставлениям способен искупить любые заблуждения, — осмелился пояснить Зерло, но осекся: его слабый голос прозвучал жалко посреди ледяного молчания. Все, казалось, словно оцепенели.
— Как именно искажал учение купец Уильям Литвуд? — Каноник Герберт словно с цепи сорвался. — По какому поводу священник увещевал его? Уильяму Литвуду приказано было отправиться в паломничество, дабы искупить некий смертный грех?
— Да нет же, ничего такого не было, — с тихой учтивостью возразил Зерло. — Ему посоветовали идти в Святую Землю, чтобы душа его получила благодатное искупление.
— Искупление величайшего преступления? — продолжал допытываться каноник.
— Ах нет! Он никому не причинил вреда, никого не обидел и не оскорбил. Все это дело прошлое. — С непривычным для него мужеством Зерло пытался исправить допущенную им оплошность. — Девять лет назад блаженной памяти архиепископ Уильям Корбейльский послал священников-миссионеров в разные города Англии. Будучи папским легатом, он заботился о благоденствии церкви и поручил дело проповеди своим каноникам из Святого Осита. Я сопровождал святого отца, посланного в наш епископат, и слышал его проповедь в церкви Святого Креста. После проповеди Уильям Литвуд устроил для нас ужин, и состоялся оживленный разговор. Наш благотворитель не проявил никакой строптивости, он только задавал вопросы, причем с наивозможной почтительностью. Вежливый, воспитанный человек. Но образ его мыслей из-за недостатка должных наставлений ..
— Ты хочешь сказать, — грозно заявил Герберт, — что человек, которого собираются похоронить здесь, в монастырских стенах, был порицаем за еретические взгляды?
— Я бы не сказал «еретические», — поспешно пробубнил Зерло, — не вполне правильные, возможно… На него никогда не поступало жалоб епископу. Видите, не прошло и двух лет, как он, вняв совету, отправился в паломничество.
— Многие отправляются в паломничество ради собственного удовольствия, — проворчал Герберт. — В погоне за барышом, например. Искупает не деяние, а искренность намерения.
— У нас нет оснований считать, — сухо возразил Радульфус, — что намерения Уильяма были неискренни. Мы со смирением вынуждены признать, что образ мыслей не всегда поддается проверке.
— Однако мы не можем отринуть свой долг пред Господом. Какая польза в том, что купец Уильям Литвуд некогда отказался от ложных взглядов? Мы не можем ни оценить тяжесть его вины, ни узнать, заслужил ли он искупление. Церковь у нас в Англии здорова и полна жизненных соков, но опасность распространения ложных верований не миновала. Разве вы не слышали о заблудших проповедниках Франции, которые соблазняли легковерных, выставляя духовенство жадным и распущенным, а церковные обряды — не имеющими смысла? На юге аббат Клэрво весьма встревожен появлением этих лжепророков.
— Аббат Клэрво также предупреждал, — оживленно вмешался Радульфус, — что недостаток набожности и простоты в самом священстве способствует притоку людей в разные секты. Церковь обязана исправлять прежде всего собственные недостатки.
Кадфаэль, как и другие братья, слушал, жадно впитывая каждое слово и надеясь, что внезапно поднявшийся грозовой вал уйдет так же скоро, как и возник. Радульфус не позволит заезжему прелату распоряжаться в аббатстве. И однако, Радульфус не вправе запретить посланнику епископа рассуждать о чистоте учения.
Называя имя Бернарда Клэрво, поборника трезвости и воздержания, нельзя было не вспомнить о растущем влиянии цистерцианцев — монашеского ордена, которому благоволил архиепископ Теобальд. И хотя Бернард сочувствовал порицанию народом сановитых священников и ратовал за возвращение к апостольской простоте, навряд ли бы он потерпел, если бы кто-то стал неверно истолковывать догматы. Радульфус мог сослаться на Бернарда Клэрво, предпочесть одну цитату другой, и однако, он поспешил отвлечься, чтобы не потерять перевес в споре.
— Однако Зерло помнит, в чем посланник епископа был несогласен с Уильямом, — деловито заметил он.
На лице Зерло изобразилось замешательство: он не знал, радоваться или огорчаться такому обороту. Он уже открыл было рот, но Радульфус жестом остановил его.
— Погоди! Нам необходим еще один свидетель. Тот юноша — единственный, кто может поведать нам о предсмертном умонастроении своего хозяина. Прежде чем отказывать в просьбе, послушаем, что он скажет. Дэнис, сходи за Илэйвом и снова пригласи его к нам.
— Охотно, — сказал Дэнис и порывистым шагом покинул капитул. Видно было, насколько он возмущен.
Илэйв, ни о чем не подозревая, вернулся в зал. Юноша надеялся, что сейчас он услышит окончательное слово. В благоприятном исходе он ничуть не сомневался, о чем красноречиво свидетельствовали его легкая поступь и беззаботное выражение лица. Ничто не насторожило Илэйва, даже когда, тщательно подбирая слова, аббат заговорил, подозрение не закралось в сердце юноши.
— Молодой человек, здесь возникли некоторые разногласия относительно твоего хозяина. Говорят, что незадолго до того, как он отправился в паломничество, меж ним и посланником архиепископа, читавшим проповеди в Шрусбери, возник спор: Уильяму Литвуду случилось высказать мнения, не соответствующие учению Церкви, за что архиепископский священник вынес ему порицание. Полагают также, что паломничество было предпринято им как искупление. Что ты знаешь об этом? Или тебе, возможно, ничего не известно?
Илэйв, удивляясь и недоумевая, свел густые, ровные, чуть рыжеватые брови, однако держался он спокойно.
— Мне известно только то, что хозяин мой много размышлял над некоторыми догматами Символа Веры. В паломничество он отправился по велению сердца. Все дела свои он возложил на молодых, так как сам был уже стар годами. Уильям Литвуд попросил меня идти с ним, и я согласился. У моего хозяина никогда не было разноречий с отцом Элией. Отец Элия всегда считал его порядочным человеком.
— Порядочный человек, отступающий от Священного Писания, еще опасней, чем отъявленный злодей. Человек, чьи пороки всем видны, — это открытый враг, а не тайный, готовый отворить ворота крепости.
«Вот как на это смотрит Церковь, — подумал Кадфаэль. — Турки-сельджуки и сарацины убивают сотни христиан в сражениях, нападают на паломников и заключают их в темницу; при этом к разбойникам относятся терпимо, со снисхождением, хотя они подлежат наказанию за гробом. Но стоит христианину хоть ненамного отступить от догматов, его тут же предадут анафеме». Кадфаэль наблюдал подобные нравы на Востоке в осажденных христианских городах; несмотря на угрозу вторжения врагов, к заблудшим собратьям отношение было самое суровое. Здесь, в Англии, нравы были другие, но они могли перемениться в подражание Антиохии или Александрии. Однако, пока аббатом оставался Радульфус, в монастыре опасаться было нечего.
— Очевидно, духовник Уильяма не считал его врагом — ни внешним, ни внутренним, — с мягкой настойчивостью сказал аббат. — Но пусть дьякон Зерло объяснит нам, в чем состояла суть расхождений, а юноша расскажет о мыслях хозяина перед смертью, чтобы мы с уверенностью знали, заслуживает ли Уильям Литвуд быть похороненным на монастырском кладбище или нет.
— Говори! — повелел Герберт, так как Зерло, чувствуя себя виноватым, медлил. — И будь точен! Какие именно догматы искажал Уильям Литвуд?
— Насколько помню, — покорно начал Зерло, — расхождений было не так уж много. В частности, два из них касались крещения младенцев. Помимо того, он испытывал трудности в понимании Троицы…
«А кто их не испытывал! — подумал Кадфаэль. — Если бы с легкостью можно было постичь догмат троичности, все толкователи-богословы остались бы не у дел. А ведь ни один из них не согласен с мнением
