поздно: еще двое солдат появились внезапно со стороны дороги и спокойно присоединились к первым. У подошедших были в руках луки, и они явно умели с ними обращаться, Перспектива получить стрелу в спину не привлекала Бритрика, и он по необходимости подчинился. А ведь Уэльс находился всего в четверти мили отсюда! Да, не повезло, но, может, позже ему еще представится случай сбежать, решил он и, не задавая больше вопросов, пошел, куда было велено.
Патруль привел Бритрика в Нокин, там его посадили на лошадь и вечером доставили в Шрусбери, где поместили в подземелье замка. К этому времени Бритрик уже почувствовал сильную тревогу: он не понимал, в чем дело. Лицо его оставалось бесстрастным, но в уме он перебирал все свои провинности и прикидывал, какая же из них выплыла наружу. Нельзя сказать, что он испугался, но ему было явно не по себе. Все его попытки разговорить стражников успехом не увенчались. Ему оставалось только ждать и гадать, зачем он понадобился шерифу.
Как раз в это время шериф ужинал у аббата Радульфуса в обществе приора Роберта и владельца манора в Аптоне, который в этот день дал разрешение аббатству ловить рыбу в реке Тёрн, граничащей с его землями на юго-востоке. Этот документ составили и скрепили печатью еще до вечернего богослужения. Хью выступал в качестве одного из свидетелей. Аптон принадлежал к королевским землям, поэтому согласие шерифа либо другого ответственного должностного лица было обязательным. Гонец из замка — человек сообразительный — терпеливо ждал, когда закончится трапеза у аббата. Он не без оснований полагал, что добрые вести могут подождать, как, впрочем, и дурные: подозреваемый находится под надежной охраной в тюремном подземелье замка. Наконец наступил подходящий момент, и посыльный доложил о Бритрике.
— Это тот человек, о котором вы говорили? — спросил аббат Радульфус, когда узнал новость. — Это он в прошлом году тайком ночевал в доме брата Руалда?
— Да, отец мой, — отвечал Хью. — На его счет у нас есть серьезные подозрения. Прошу извинить меня за спешку, но я должен как можно быстрее допросить его, пока он еще не пришел в себя.
— Я столь же пекусь о раскрытии этого дела, как и вы, — заметил аббат. — Но для меня важнее всего узнать имя погибшей женщины. Конечно, идите, шериф, и я надеюсь, что на сей раз вам удастся приблизиться к истине. Нераскрытое преступление тяжким грузом лежит на всех нас.
— Отец мой, — попросил Хью, — позвольте мне взять с собой брата Кадфаэля. Он первый узнал об этом человеке от старика из приюта Святого Жиля. Он знает все детали и сможет уловить подробности, которые я мог бы упустить.
В ответ на эту просьбу приор Роберт сморщил свой патрицианский нос и поджал губы в знак неодобрения. Он считал, что брату Кадфаэлю слишком часто позволяли отлучаться из монастыря, что нарушало Устав, который приор толковал весьма строго. Однако аббат Радульфус кивнул в знак согласия и сказал:
— Разумеется, шериф, вам полезно будет иметь рядом умного, проницательного свидетеля. Возьмите его с собой. Я знаю — у него отличная память и острый нюх на всякие несоответствия в показаниях. Вдобавок его ведь привлекли к этому делу с самого начала, и я думаю, он имеет право довести его до конца.
Вот как случилось, что Кадфаэль, выйдя после ужина из трапезной, вместо того, чтобы пойти в зал капитула и слушать чтение Евангелия (сегодня была очередь брата Френсиса, а читал он на редкость скучно и нудно), был избавлен от этого: вместе с Хью он отправился в замок побеседовать с арестованным.
Это был, как его и описал старик, огромный рыжий детина, способный вышвырнуть на улицу и более сильных конкурентов, чем какой-то паршивый старый бродяга, — с достаточно привлекательной для слабого пола наружностью. Такой вполне мог завоевать пылкую и независимую бродячую акробатку, по крайней мере на какое-то время. Если они, проводя вместе дни и ночи в течение нескольких лет, часто выясняли отношения и даже дрались — он, должно быть, пускал в ход свои здоровенные кулаки и мог убить свою подружку, пускай непреднамеренно. Когда же он впадал в ярость (а его огненно-рыжая шевелюра выдавала бешеный темперамент), то способен был, скорей всего, убить и от озлобления. Здесь, в подземелье, где Хью намеревался встретиться с ним, он сидел, упершись в стену широкой спиной, хмурый и настороженный, с застывшим, словно каменным, лицом, под стать окружавшим его стенам камеры. Его взгляд исподлобья отбивал всякую охоту задавать вопросы. Человек, не раз нарывавшийся на неприятности, — рассуждал Кадфаэль, глядя на него, — и отовсюду выходивший сухим из воды. До этого времени ни в чем серьезном не был замечен: ну, убил оленя в чужих владениях, украл курицу — в это смутное время такие дела даже не разбираются в суде. У королевских лесничих в это междоусобное лихолетье не было ни времени, ни сил строго соблюдать закон о лесных владениях.
По виду Бритрика нельзя было определить, что он сейчас думает и чувствует. Возможно, он догадывается о причине ареста и уже строит планы, как обвести шерифа вокруг пальца и отвести от себя подозрение. Задержанный не высказывал протеста, но от долгого напряженного ожидания у него даже скулы свело и по телу проходили волны дрожи.
Хью закрыл дверь в камеру и внимательно оглядел пленника.
— Ну что ж, Бритрик, — так тебя, кажется, зовут? — начал он допрос. — Ответь-ка мне, ты приходил на здешнюю ярмарку в последние два года?
— Я бывал здесь и раньше, — отвечал Бритрик. Голос у него был низкий, тон — сдержанный. — Я был на этой ярмарке шесть раз. — При этих словах он бросил короткий косой взгляд на брата Кадфаэля, молча стоявшего в стороне в своей черной рясе. Возможно, задержанный вспомнил о неоплаченной аббатству пошлине и подумал, что его наконец-то решили призвать к ответу.
— Нас интересует только прошлый год, — продолжил Хью. — Это было не так давно, чтобы тебя подвела память. Ты продавал товар в канун праздника Святого Петра в Оковах и в течение следующих трех дней. Где ты проводил ночи?
Видно было, что Бритрик сбит с толку, и это заставляло его держаться с большей осторожностью, но отвечал он без особых колебаний:
— Я знал, что поблизости — через реку, возле Лонгнера — пустует дом. О нем то и дело говорили все вокруг. Рассказывали, как горшечнику пришла в голову фантазия заделаться монахом, а жена его ушла куда-то, насовсем, все бросив. Я подумал, что никому не причиню вреда, если там переночую. Сюда меня привезли из-за этого? Но почему сейчас, когда прошло столько времени? Я ничего не украл. Все оставил нетронутым, когда уходил! Я ведь одного хотел — чтобы была крыша над головой и место, где можно спокойно отдохнуть.
— Одному? — быстро спросил Хью, пристально глядя на задержанного. Но и на этот вопрос Бритрик, отвечал уверенно. Он, видно, смекнул, что шериф уже опросил других, прежде чем поинтересоваться этим у него.
— Со мной была женщина. Гуннильд — так ее звали. Она бродила по рынкам и ярмаркам, выступала, тем и зарабатывала себе на пропитание. Я встретил ее в Ковентри. Какое-то время мы были с ней вместе — А когда здешняя прошлогодняя ярмарка кончилась, вы ушли вместе?
Взгляд прищуренных глаз Бритрика перебегал с лица шерифа на лицо монаха, как будто он пытался уловить смысл этого вопроса.
— Нет, — наконец произнес он. — Наши пути разошлись. Я отправился на запад — торговля у меня лучше всего шла в приграничных деревнях.
— Когда и где вы с нею расстались?
— Я оставил ее в том доме, где мы спали. Это было рано утром четвертого дня августа. Едва рассвело, когда я тронулся в путь. Она же собиралась идти на восток, так что ей не надо было переправляться через реку.
— Я не знаю ни одного человека в городе или же в Форгейте, — сказал Хью осторожно, — кто бы после этого видел ее.
— Это понятно, — пожал плечами Бритрик. — Я же сказал, что она ушла на восток.
— И с тех пор ты не встречал ее? Не пытался найти — по старой дружбе?
— Случая не было. — Он стал покрываться потом, как будто не понимая, к чему клонит шериф. — Да и ни к чему это было. Она ушла своей дорогой, я — своей.
— А вы никогда не ссорились? Не спорили, не дрались? Небось скажешь, что вы всегда по-доброму
