Хайвел отправился выполнять поручение, положив на стол лист пергамента и захватив с собой двух человек, чтобы ускорить поиски. Эта ночь обещала быть беспокойной и для слуг, и для управляющих, и для служанок, а также для охраны и воинов Овейна. Блери ап Рис явился в святой Асаф, суля недоброе и замышляя недоброе, но сам же пал жертвой, и отзвуки беды были подобны тем кругам, что расходятся по воде пруда от брошенного камня, и круги эти будут задевать всех в маноре, пока не раскроется тайна убийства.
— А кинжал, которым убили? — спросил Овейн, возвращаясь к дознанию так же стремительно, как ястреб камнем падает на добычу. — Он не остался в ране?
— Нет. И я не осмотрел рану настолько подробно, чтобы с уверенностью сказать, какое было лезвие. Ваши собственные люди, милорд, смогут сами это сделать. Лучше, чем я, — добавил Кадфаэль, — так как с годами меняются даже кинжалы, а я давно не брал в руки оружие.
— А в кровати, как ты говоришь, спали. По крайней мере, лежали. И этот человек не готовился скакать верхом и не собирался бежать. Дело было не столь серьезно, чтобы я отрядил человека караулить Блери всю ночь. Но тут есть еще одна тайна, — заметил принц. — Раз он не ускакал на одной из наших лошадей, то кто же? Ведь нет сомнения, что лошадь исчезла.
Эта мысль даже не пришла в голову Кадфаэлю, поглощенному смертью Блери. Правда, у него было смутное ощущение, что до утра надо выяснить еще кое-что, но в те краткие мгновения, когда он пытался на этом сосредоточиться, мысль ускользала. Теперь он поймал нечто, ускользавшее от него, и Кадфаэль прикинул, сколько времени уйдет на опрос всех в маноре с целью найти того единственного, кто исчез без следа. Заняться этим придется не принцу, а кому-то другому, поскольку Овейн непременно должен выехать на рассвете.
— Все в ваших руках, милорд, — сказал Кадфаэль. — Как и все мы.
Овейн распрямил большую красивую руку, лежавшую на столе.
— Мой путь определен, и я не могу его изменить, пока дублинские датчане Кадваладра не отправятся, поджав хвост, восвояси. А вам, братья, надо идти собственным путем, менее поспешно, чем мне, однако и вам нельзя откладывать свои дела. Ваш епископ так же вправе ожидать неукоснительного выполнения своих поручений, как и принц. Так не лучше ли сейчас по свежим следам наверняка установить, в какое время каждый из нас отправился спать и кто из нас мог совершить убийство. Тогда мы ничего не упустим, если остальное пока придется отложить до другого раза. Пойдемте, я хочу сам взглянуть на все, а потом нам нужно будет позаботиться о покойном и помочь его семье. Он не был моим человеком, но и не сделал мне зла. Я хочу поступить с ним по справедливости.
Прошел почти целый час, прежде чем они снова собрались в покоях принца на совещание. К этому времени тело Блери ап Риса уже было поручено заботам капеллана и подобающим образом помещено в церкви. Немногочисленные пожитки покойного были осмотрены, но ничего нового не удалось выяснить. Оружие не нашли, а ранка была узкая и небольшая. Нетрудно попасть прямо в сердце, когда человек лежит без сознания во власти убийцы. Вероятно, Блери даже не успел осознать, что умирает.
— Думаю, этого человека не особенно любили, — сказал Овейн, когда они снова направились к залу. — Многие здесь, должно быть, имели на него зуб, так как он повел себя довольно-таки надменно. В конце концов, для драки довольно было небольшой ссоры. Но убить? Неужели кто-нибудь из моих людей зашел так далеко, зная, что Блери мой гость?
— Да, тут действительно надо было сильно рассердиться, чтобы содеять такое, — признал Кадфаэль. — Чтобы нанести удар, требуется всего один миг, но еще меньше — чтобы забыть всякую осторожность. Блери нажил себе множество врагов даже за то короткое время, что мы ехали вместе. — Кадфаэль не стал называть имена, но вспомнил о страшном взгляде каноника Мейриона, когда тот наблюдал, как Блери фамильярничает с его дочерью. Вспомнил Кадфаэль и о том, чем могла быть чревата подобная фамильярность для карьеры славного каноника, которой он ни в коем случае не желал рисковать.
— Если бы тут была открытая ссора, я бы справился, — сказал Овейн. — Даже если бы совершилось убийство, была бы уплачена цена крови, и виновны были бы обе стороны. Блери вызывал ненависть. Но следовать за ним, когда он отправился спать, и вытащить из постели? Это совсем другое дело.
Взоры всех присутствующих в комнате для совещаний обратились к вошедшим. Марк и Гвион ждали вместе с остальными. Они молча стояли рядом, словно их отделило от командиров, усевшихся за столом, и объединило то, что они вместе обнаружили убитого. Хайвел, вернувшийся раньше отца, привел с собой мальчугана, прислуживавшего на кухне. Его темные волосы торчали в разные стороны, а лицо слегка припухло со сна, но глаза были ясные — он окончательно пробудился, узнав про внезапную смерть, о которой мог немного рассказать.
— Милорд, — сказал Хайвел, — насколько мне удалось выяснить, юный Меуриг — последний, кто проходил мимо комнаты Блери ап Риса. Мы ждали вас; он расскажет о том, что видел.
Мальчик заговорил довольно бойко. Кадфаэлю показалось, что он не понял всей важности своих показаний, однако польщен оказанным ему доверием. И пусть принцы сами решают, насколько существенно то, что он поведает.
— Милорд, я закончил свою работу после полуночи и шел по проходу спать. Вокруг было пусто, видно, все разошлись. Я не встретил ни одной живой души, пока не дошел до третьей двери в том ряду, где, как я теперь узнал, разместили Блери ап Риса. На пороге стоял какой-то человек, державшийся за ручку двери и заглядывавший в комнату. Услышав мои шаги, он прикрыл дверь и пошел прочь.
— Он спешил? — резко спросил Овейн. — Шел крадучись? В темноте он вполне мог улизнуть незамеченным.
— Нет, милорд, ничего подобного. Он просто прикрыл дверь и пошел прочь. Я ничего такого и не подумал. И он не таился. Проходя мимо, он пожелал мне спокойной ночи. Похоже было на то, что он проводил гостя, нетвердо державшегося на ногах и не очень хорошо знавшего дорогу.
— И ты ему ответил?
— Конечно, милорд.
— А теперь назови его, — сказал Овейн, — так как я думаю, что ты его хорошо знаешь.
— Милорд, это так. Все в Эбере знают и привечают его, хотя он не так давно у нас. Это Кюхелин.
Все за столом затаили дыхание, и головы повернулись к Кюхелину. Он с совершенно невозмутимым видом сидел под обращенными на него взглядами, не смущаясь тем, что внезапно оказался в центре внимания. Его густые брови были удивленно приподняты, и казалось, рассказ мальчика лишь слегка позабавил его.
— Это верно, — просто сказал он. — Я хотел и сам вам все рассказать, но, насколько я теперь понимаю, после меня там могли побывать и другие. Уж один-то побывал там наверняка. Последний, кто видел его живым. Но это был не я.
— Однако ты нам ни слова не сказал об этом, — спокойно заметил принц. — Почему?
— Конечно, я не очень-то хорошо поступил. Вопрос попал в самую точку, — ответил Кюхелин. — Я уже открыл было рот, чтоб рассказать вам обо всем, но потом передумал. Дело в том, что я действительно хотел убить этого человека, хотя и пальцем до него не дотронулся. И когда брат Кадфаэль рассказал о его смерти, я ощутил свою вину. Если бы этот паренек не появился так вовремя, я мог бы стать убийцей Блери. Но, слава богу, этого не случилось!
— Почему же ты оказался там в столь поздний час? — спросил Овейн, и по непроницаемому выражению лица было неясно, верит он или не верит Кюхелину.
— Я шел туда, чтобы встретиться с ним. Чтобы убить его в честном бою. Почему в такое время? Потому что ненависть и ярость много часов закипали во мне, и наконец я был готов к убийству. А также потому, что мне не хотелось, чтобы кто-то невольно был втянут в нашу ссору, заслышав шум. — Кюхелин говорил ровным голосом, оставаясь внешне спокойным, но черты его лица застыли.
Хайвел тихо произнес, пытаясь разрядить атмосферу:
— Человек с одной рукой против опытного воина с двумя?
Кюхелин равнодушно взглянул на серебряный браслет, скреплявший ткань на обрубке, оставшемся от левой руки.
— Одна у меня рука или две, конец был бы один. Но когда я открыл дверь, то увидел, что он крепко спит. Я слышал его ровное дыхание. Разве честно было бы убивать спящего? А пока я стоял на пороге, появился Меуриг. Я закрыл дверь и ушел, оставив Блери спящим. Но я не отказался от своего замысла, —
