— В хижине она бы никого не нашла, — сказал Кадфаэль. — Епископ Меуриг из боязни за отшельницу послал за ней, чтобы привезти в Бангор. С какой стороны приехала девушка?
— Из леса, с юга. Я не знал, — с расстроенным видом заметил священник, — что хижина опустела. Что же стала делать эта бедная девочка? Правда, у нее оставалось еще достаточно времени, чтобы найти прибежище в Бангоре.
— Вряд ли бы она так поступила, — возразил Кадфаэль. — Если она добралась до хижины в столь поздний час, то, наверно, там и заночевала — она бы не стала рисковать и путешествовать в темноте. — Он взглянул на Марка, ничуть не сомневаясь в том, о чем сейчас думает молодой человек. В этой поездке главным был Марк, и ни за что на свете Кадфаэль не стал бы отнимать у него право первенства.
— Мы поедем и поищем ее в хижине, — твердо произнес Марк, — а если ее там нет, разделимся и проверим те пути, которые скорее всего могли бы привести ее в надежное место. На пастбищах в долинах должны быть фермы, куда она могла зайти.
— Многие могли внять предостережению, — с сомнением покачал головой священник. — Через несколько недель фермеры так или иначе стали бы перегонять свои стада в горы, даже если бы им ничего не грозило. Возможно, некоторые уже туда перебрались, чтобы не стать добычей налетчиков.
— Все же мы можем попытаться, — настаивал Марк. — В случае необходимости мы в поисках девушки тоже отправимся в горы.
И, поклонившись священнику, он тотчас же повернул лошадь и направился прямо на запад. Священник из святого Дейниоля смотрел ему вслед, приподняв брови. Чувствовалось, что поведение молодого монаха не только слегка позабавило его, но в то же время и обеспокоило.
— Этот молодой, человек ищет девушку по доброте сердечной или ради своих собственных интересов?
— Таков уж по натуре этот юноша, что при виде живого существа, которому грозит беда — будь то мужчина, женщина, лошадь или заяц, — готов спешить на выручку в болота и зыбучие пески. Я знал, что мне никогда не увезти его в Шрусбери, пока не найдется Хелед.
— А сам ты сейчас поворачиваешь назад? — сухо осведомился священник.
— Ни в коем случае! Раз его интересы не выходят за рамки простого добросердечия — то я с ним. Я доставлю его домой!
— Ну что же, даже если его беспокойство о девушке чище росы, — убежденно заявил священник, — то лучше бы ему вспомнить о данном обете, когда он найдет ее. Потому что это самая красивая брюнетка, какую я только видел. Когда я предложил ей переночевать в своем доме, то радовался, что годы мои клонятся к закату. И благодарил бога, когда она отказалась. А у этого паренька жизнь еще подобна заре — неважно, что у него тонзура.
— Тем более мне нужно скорее следовать за ним! — заметил брат Кадфаэль. — Благодарю тебя за доброе слово. За все добрые слова! Я постараюсь, чтобы они не пропали даром, как только нагоню его.
— Святая Нонна, — поучительным тоном произнес брат Кадфаэль, когда они пробирались через лес, тянувшийся более чем на милю от залива, — была матерью святого Давида. У нее в этих краях много священных колодцев, которые исцеляют, особенно глазные болезни, даже слепоту. Эта святая женщина, должно быть, решила назваться в ее честь.
Брат Марк, решительно продолжавший свой путь по узкой тропинке, ничего не ответил. По обе стороны росли деревья, листва которых влажно поблескивала на солнце после ливня, прошедшего рано утром. Это был смешанный лес, пропускавший лучи полуденного солнца. Тропинка была такой узкой, что позволяла проехать только по одному. Листва была молодая и свежая, на ветвях заливались птицы. «Каждая весна — единственная весна, вечное чудо. Она обрушивается на человека каждый год, — подумал Кадфаэль с восторгом, — несмотря на все треволнения. Словно ничего подобного не бывало прежде и бог только сию минуту показал, как сделать, чтобы невозможное оказалось возможным».
Впереди на вытоптанной тропинке Марк остановился, вглядываясь во что-то. Между поредевшими деревьями, на небольшом расстоянии от них, что-то сверкало — это свет отражался от воды. Они приближались к заливу. Узкая дорожка вела влево и, петляя между деревьями, доходила до хижины с низкой крышей, находившейся в нескольких ярдах от тропинки, по которой они ехали.
— Вот это место.
— И она здесь была, — сказал Кадфаэль. Ветер не сбил с влажной травы росу, от которой свежая зелень стала серебристо-серой, но здесь определенно проходила лошадь, оставив за собой темный след. Верхушки молодых побегов были сбиты, так как проезд к хижине оказался узким. По тропинке, на которой они сейчас остановились, часто ездили, так что им не пришло в голову осматривать ее. Но здесь, между кустами, после дождя явно проезжала лошадь. Причем не к хижине, а от нее. Несколько молодых побегов были сломаны — они склонились в сторону наезженной тропинки, а высокие травы, потемневшие от следов копыт, ясно показывали, в каком направлении двигался всадник.
— Тот, кто обитал в хижине, уехал этим утром, — продолжал Кадфаэль.
Монахи спешились и подошли к низенькой хижине, в которой была только одна комната. У женщины, жившей здесь, не было потребностей — в комнате находилось лишь самое насущное: маленький каменный алтарь — у одной стены, простой соломенный тюфяк — у другой да еще крошечный огород за домом, где росли овощи и травы. Дверь была прикрыта, но на ней не было ни замка снаружи, ни засова изнутри — только щеколда, которую любой путник мог приподнять и войти. Сейчас в хижине никого не было. Нонна подчинилась настоянию епископа и позволила увезти себя — неизвестно, правда, насколько охотно, — в Бангор. Если в ее отсутствие здесь побывала гостья, то она тоже уехала. Но под деревьями трава была выщипана — недавно здесь привязывали лошадь. Это было еще до дождя, так как дождинки на траве остались нетронутыми. А в одном месте они заметили помет, свежий и влажный, но уже остывший.
— Девушка провела здесь ночь, — заключил Кадфаэль, — а утром уехала. После дождя. А в какую сторону, кто знает! Она приехала в Лландейниолен с гор и ехала лесом — так сказал священник. Собиралась ли она найти у кого-то прибежище? Возможно, там живут какие-то родственники Мейриона? Может быть, она никого не застала и с надеждой подумала об отшельнице? Тогда понятно, почему она так долго сюда добиралась. Но что касается того, куда она уехала сейчас, кто знает?
— Теперь ей уже известно об опасности с моря, — сказал Марк. — Конечно, она бы не поехала на запад, раз это так опасно! А назад, в Бангор, к своему жениху? Она уже рискнула многим, чтобы избежать этой встречи. Вернется ли она в Эбер, к отцу? Это не избавило бы ее от брака, а она, по-видимому, не настроена на замужество.
— Она в любом случае не стала бы этого делать, — согласился Кадфаэль. — Как ни странно, Хелед столь же сильно любит своего отца, как и ненавидит. Одно чувство является отражением другого. Она ненавидит его, поскольку любит его больше, чем он ее, к тому же он готов избавиться от дочери, чтобы та не мешала его продвижению по службе. Насколько я помню, она очень ясно высказалась об этом сама.
— Я тоже это помню, — заметил Марк.
— Тем не менее она не сделает ничего, чтобы навредить отцу. Она отказалась постричься в монахини, выбрав брак как меньшее из двух зол, и все это только ради отца. Но когда представился случай, она сбежала, предпочтя удалиться и не бросать тень на репутацию отца. Она взяла жизнь в собственные руки, готовая подвергнуться опасностям и платить свои собственные долги. Приняв такое решение, она не вернется.
— Но он от нее не свободен, — сказал Марк, с сожалением нащупывая болевую точку в отношениях отца и дочери. — Теперь, когда ее нет рядом, он все время думает о ней так, как не думал, когда она покорно обслуживала его и была на глазах. Он не будет знать покоя, пока не узнает, что дочь в безопасности.
— Итак, — закончил разговор Кадфаэль, — давай лучше поскорее двинемся на поиски.
Когда они снова очутились на тропинке, Кадфаэль взглянул сквозь ветки деревьев на искрившуюся водную гладь и видневшийся вдали берег Англси. Легкий ветерок превратил ярко-зеленую листву в мерцающий занавес, но сквозь него проникали ослепительные лучи, отражавшиеся от воды. Покачивавшиеся ветви то скрывали, то снова обнаруживали у воды что-то еще. Этот предмет покачивался на волнах, меняя очертания в зависимости от колыханий листвы. В глаза бросался ярко-красный цвет.
— Погоди-ка! — окликнул Кадфаэль Марка, останавливаясь. — Что там такое?
Такой оттенок красного не найдешь в природе, особенно весной, когда преобладают нежно-розовые,
