убитого. О чем же еще было думать Жерому?
— И все же, несмотря на все сомнения, почему мы должны думать иначе? — сухо спросил аббат. — Почему бы нам не допустить, что человек, решившийся на подобное злодеяние, не довершил начатое?
— Трудно сказать точно, полной уверенности нет, покуда все не прояснится в деталях, — ответил Кадфаэль. — Но я полагаю, что Жером сказал правду, насколько он ее знал, потому что потом случилось еще кое-что. Хью все помнит и подтвердит мои слова.
— Да, я все отлично помню, — промолвил Хью.
— В нескольких шагах от тела мы нашли кучу камней, давно уже вросших в землю, покрытых мхом и лишайником. Там много известняка, и местами он выходит на поверхность, даже под деревьями. Так вот, верхний камень в этой куче носил на себе следы того, что его недавно трогали с места, хотя его аккуратно положили обратно. Кромка мха по его краям была явно повреждена. Камень тяжелый, примерно в два кулака. На нижней стороне его оказалась кровь. Она почти стерлась, когда камень положили на место, но следы все же остались. Мы взяли камень с собой, чтобы рассмотреть повнимательней. Несомненно, он послужил орудием убийства, ибо не только кровь Альдхельма обагрила камень, но и в его ране оказались мелкие частички лишайника и каменная крошка. Кто-то проломил пастуху голову и хладнокровно положил камень на место. Издали и не видно, что камень вообще трогали. А через неделю-другую дождь и трава стерли бы все следы. Я спрашиваю себя, способен ли на такое Жером? Выбрать камень потяжелее, проломить голову человеку, лежащему без сознания, а потом спокойно положить камень на прежнее место? Я еще удивляюсь, как у него хватило духу оглушить человека и обломать об его голову сук, пусть даже и гнилой. Помните, как он, ужасаясь содеянному, рассказывал о том, как подошел к своей жертве и понял, что напал не на того? У него не было обид на Альдхельма. Вспомните также, что никто тогда не видел Жерома и не знал, что он ушел из аббатства. Он поступил, как всякий трусливый человек в минуту отчаяния, — убежал и спрятался среди наших братьев, где его знали и уважали и где никому бы и в голову не пришло, что Жером способен на такое преступление.
— Из твоих слов вытекает, что убийц было двое, — заметил граф Роберт, внимательно слушавший Кадфаэля. — По меньшей мере, в намерениях. А у вашего несчастного брата, когда он понял, что ударил не того человека, вовсе не было причин добивать его.
— Именно так я и считаю, — сказал Кадфаэль.
— А вы, милорд шериф?
— Насколько я знаю Жерома, — сказал Хью, — трудно считать иначе.
— Из сказанного следует, что у человека, прикончившего пастуха, были причины не допустить того, чтобы Альдхельм добрался до ворот аббатства. Замечу, не Тутило, а именно Альдхельм. Стало быть, этот человек знал его и сделал все, чтобы тот не добрался до аббатства. Ведь после удара капюшон упал с головы пастуха, и ошибиться было уже нельзя. Тот человек его узнал и убил именно его, убил намеренно.
Наступило непродолжительное, но глубокое молчание, собравшиеся поглядывали друг на друга и прикидывали в уме возможные варианты. Затем аббат неторопливо промолвил:
— Все сходится. Лицо Альдхельма было открыто, хотя Жерому и пришлось встать на колени, чтобы разглядеть его, ведь вечер был темный. Но раз пастуха узнал Жером, это мог сделать и тот, другой.
— Тут вот еще что, — заметил Хью. — Я сомневаюсь, что после такого удара по голове Альдхельм находился бы без сознания более четверти часа. Кто бы его ни убил, он убил его в течение этих пятнадцати минут, потому что пастух так и не шевельнулся. Там не было следов движения. Даже если Альдхельм дернулся, получив новый, уже смертельный удар, то это было не более чем короткая конвульсия. Похоже, убийца находился совсем рядом. Возможно, он даже явился свидетелем первого нападения, в любом случае он очень скоро оказался подле упавшего пастуха. — Тут Хью обратился к аббату: — Святой отец, вы уже освободили Тутило?
— Еще нет, — ответил аббат Радульфус, нисколько не смутившись, ибо вполне понял намек шерифа. — С этим, возможно, не следует спешить. Вы правы, что напомнили нам. Тутило возвращался той же тропой и обнаружил покойника. Если… то есть если пастух к тому времени был уже мертв. Очень может статься, что как раз Тутило и довершил начатое Жеромом.
— Мне он сказал, — заметил Хью, — я думаю, вам он поведал то же самое, мол, в темноте не узнал убитого. Так что если убийца опередил Тутило, то его слова могут оказаться правдой. Даже при дневном свете мы не сразу определили личность убитого, покуда Кадфаэль не повернул его лицо к свету. Он, наверное, рассказывал вам, что ему пришлось подложить ладонь под проломленный висок пастуха. В общем, все поведение Тутило, его голос, его тихий ужас, дрожь в коленках, покуда он рассказывал мне, все это, на мой взгляд, было совершенно естественным. И все же может статься и так, что он обнаружил оглушенного пастуха вскоре после бегства Жерома, нагнулся и узнал его, ибо это было все-таки возможно, а потом убил, и лишь затем задумался о том, как бы избежать подозрений, и побежал ко мне в город.
— Оба ваших подозреваемых плохо подходят для того, чтобы камнем проломить человеку голову. Впрочем, трудно сказать, на что способен человек, доведенный до крайности. Но чтобы потом у него хватило ума и хладнокровия положить камень на место, дабы скрыть следы, — такое, пожалуй, не каждому по силам. Так что все верно, оба под замком, и спешить не следует.
— Однако есть еще вопрос времени, — возразил Кадфаэль. — Ты, Хью, говорил, что слуга аптонского священника расстался с Альдхельмом в Престоне, после чего пастух направился к перевозу.
— Они расстались около шести часов вечера, — подтвердил Хью, — От Престона до места преступления, включая ходьбу и переправу, никак не больше получаса. О том же говорит и перевозчик. Стало быть, Альдхельм умер никак не позже половины седьмого. Если у тебя есть доказательства того, где находился Тутило в это время, мы можем вычеркнуть его из списка подозреваемых.
Глава одиннадцатая
— До сих пор у меня не было возможности познакомиться с вами поближе, — сказал Роберт Боссу. — Однако должен сообщить, если вы, разумеется, этого еще не знаете, хотя, насколько я могу судить, вы ничего не упускаете из виду и видите сквозь землю, так вот, имя Хью Берингара не осталось незамеченным теми, у кого есть глаза и уши. Могло ли быть иначе, когда королевская казна пуста и королевские законы действуют далеко не везде? Как думаете, многие ли графства, многие ли шерифы платят в казну ежегодно и вовремя? А вот ваше графство платит исправно, и, по меньшей мере, оно наслаждается миром, до аббатства можно доехать, не опасаясь за свою жизнь. Стараниями ваших людей местные дороги относительно свободны от господ, которых мы стыдливо именуем «господами с дурными привычками». Более того, насколько мне известно, вы умудряетесь мирно уживаться с Овейном Гуинеддским, хотя Повис то и дело поднимает голову.
— Я постоянно пекусь о том, чтобы соответствовать своему месту, — сказал Хью с легкой усмешкой.
— Вы постоянно печетесь о своем графстве, — возразил граф. — Так поступают многие здравомыслящие люди, но не у всех получается.
Они находились в апартаментах графа, которые ему отвели в странноприимном доме аббатства. Собеседники сидели за небольшим столом, друг против друга, они дружески пили вино, отгородившись от мира запертой и занавешенной дверью. Прислуживали Роберту Боссу отменно. Сквайры моментально являлись на его зов, неслышными шагами обходили стол и весьма умело управлялись, наливая вино в бокалы. Казалось, они вовсе не боялись своего господина, но скорее с достоинством и гордостью старались подражать его уравновешенности и безмятежности. Однако прежде чем начать беседу с этим почти незнакомым ему человеком, граф отослал их. Впрочем, Хью не сомневался в том, что они знают свое место и будут находиться где-нибудь неподалеку, — так, чтобы не слышать самой беседы, но в случае необходимости явиться на зов своего господина.
— Я люблю порядок, — сказал Хью. — Предпочитаю, чтобы мои люди были по возможности живы и здоровы, хотя, как видите, не всегда получается. Не люблю терять. Терять людей, терять понапрасну время, терять землю, которая может принести урожай. И все же теряется более чем достаточно. И того, и другого, и третьего. Стоит ли удивляться тому, что подчас приходится делать вид, будто меня это не касается?
— Мне важно знать ваше мнение, — промолвил граф раздумчиво. — Что вы думаете о сказанном мною в начале нашей беседы? Итак, видите ли вы какой-нибудь выход? Сколько еще лет мы будем метаться из
