самокрутка, костер, приготовление пищи, еда, курение с чаем, умывание и выход наверх. Не важно куда, просто наверх. Гуляешь, смотришь, не приехал ли кто, заходишь в гости. Гостишь до вечера, потом домой, варишь либо разогреваешь еду, куришь, читаешь при свечах и засыпаешь. Вот и весь день.
Впрочем, кроме еды и гостей почти ежедневно, если вспомнить, случается какое-нибудь приключение. Сегодняшнее тоже связано с едой.
Гуляю, гляжу — крадется вчерашний Петька. Борода всклокочена, в руках здоровенный дрын.
— Ринго, — громким шепотом позвал он, — ты не еврей?
Ну всё, думаю, допился Петя, сейчас узнает мою фамилию и прибьет меня этой оглоблей, хрен ему что докажешь.
— Нет, — говорю, — а почему это тебя интересует?
— А потому, что здесь кабан шарится. Если ты не еврей, значит свинину будешь есть с удовольствием, так что присоединяйся. Мы его загоним и съедим.
А в кустах и вправду шум какой-то странный. Я подхватил первую попавшуюся палку, и мы осторожно принялись приближаться к кустам.
— Его надо за Цитадель загнать, — предложил я. — С Дырявого мыса ему деться некуда, а на плато мы его хрен поймаем.
— Логично, — согласился Петя, и мы с гиканьем бросились в кусты.
Как ни странно, но там действительно оказался кабан, а точнее, небольшой кабанчик. Завизжав, он бросился в заданном направлении. Мы за ним.
Проскочив через главный вход, поросенок скрылся в зарослях. Тут же разделившись, мы разбежались в разные стороны и заняли позиции у входа и пролома в стене.
— Чего делать дальше-то?! — кричу я.
— А хрен его знает! — отвечает Петька. — Давай прочесывать мыс!
— Надо народ звать, мы его вдвоем не поймаем, уйдет! В тумане же не видно ничего! Давай орать!
Начали орать.
Из Теплой прибежал Сашка Апрель с парнями, кто-то с Кухни.
Быстро объяснив ситуацию, мы цепью двинулись по Дырявому. Подоспевший на крики народ был в полной боеготовности, а Апрель даже с топором, поэтому шансов у кабанчика было немного. Особенно внимательно прошерстив заросли, воодушевленные грядущим ужином, мы шумно приближались к концу мыса.
Но чем ближе мы подбирались к пещерной Тюрьме, тем суровее становились лица хиппи.
— Курили? — строго спросил Апрель.
— Да нет же, был кабан, я сам видел! — возмутился я.
— А где ж тогда он?
— Не знаю... Может, вниз свалился? Или в Акустической поет? — предположил я.
— Вот вы, конечно, негодяи, — плюнул Скрипа.
Расстроенные, мы расселись на камнях и закурили.
— Эх, а неплохо было бы мяса нажарить, конечно, — сглотнул Петька и ойкнул.
В ближайших кустах встал валун, встрепенулся и посмотрел на нас.
— Вон он!!! — заорал Петька и бросился за кабаном. Но, будучи поверхностно знаком с мангупскими достопримечательностями, немедленно провалился в храм Кибелы и, матерясь, улетел вниз.
Кабан, неторопливо перебирая копытцами, потрусил прочь. Остановился, обернулся, удовлетворенно хрюкнул.
И улыбнулся.
14 октября, среда
Вместо Герика, у которого сегодня день рождения, на гору поднялся Гена.
Обнаружив в Харьковской Петю, Гена уныло пришел ко мне в грот. Попросил показать какую-нибудь пещерку неподалеку. Перекусили, отвел его в свободную Теплую. Предупредил, что опасно, что могут снова разорить, но уж больно ему понравилось ее расположение.
Пошел проведать Петьку. После вчерашнего падения в храм Кибелы тот невесело кряхтел. Увидев меня, обхватил лицо руками.
— Что с тобой? — спросил я. — Что с лицом?
— Ничего страшного, — пробурчал Петька. — Пройдет.
— Показывай.
Петя неохотно убрал руки, и я еле удержался от хохота. Вместо роскошной бороды на подбородке красовались жалкие клочки растительности.
— От костра прикурить утром пытался, — пожаловался он. — А она как вспыхнет!
Сдерживая улыбку, я успокоил Петьку как мог, то есть накурил. Петя в долгу не остался, извлек из сена пузырь самогона.
Хорошо посидели. К себе идти было страшно лень, остался в Харьковской. Осенняя мудрость — носить на себе одеяло — помогла. В нем не холодно и спать. Если ноги не ходят, можно лечь где угодно, никого не напрягая.
Проснулся поздно ночью, даже, по ощущениям, ближе к утру роса уже выпала. Проснулся от непонятного гула. Такое впечатление, что стены пещеры вибрировали.
Землетрясение? Не похоже. При толчках, даже минимальных, со стен посыпался бы хотя бы песок, а тут нет, ничто не шелохнулось. Спустя пару секунд гул затих, но вдруг бабахнуло снова. Я выскочил из пещеры и осмотрелся. Ничего необычного, никакой стрельбы и танков. Вернулся в пещеру, закурил. Гул был на месте. Еще три удара, и всё стихло.
Колокол. Это точно был колокол, теперь я не сомневался. Тот самый колокол, который мерещился мне в прошлом году, тот самый колокол из моего сна, видения, или что там было в середине августа. На него падают камни, он гудит, распугивая маленьких бесцветных рачков в подземном озере.
Я сойду с ума тут, это факт.
15 октября, четверг
Так и не смог заснуть, сидел, пил чай, курил. Как рассвело, вернулся в грот.
Зашел Скрипа, я рассказал ему про колокольный звон.
— Ну неужели ты раньше его не слышал? — поразился Скрипа. — Это же старая мангупская фишка! Я много раз слышал, да все почти слышали!
Рассказ прервал ворвавшийся в грот взмыленный Гена:
— Сволочи!
— Мы?! — вылупили мы со Скрипой глаза.
— Да не вы! Какие-то сволочи сперли из пещеры деньги и хлеб! Я пошел на родник, прихожу — Нету! Ну что за гады!
Непонятно, зачем Гена оставил деньги в пещере, но это детали. Важно то, что крысятничают все лето уже, а вычислить негодяя нет никакой возможности.
И ведь все с такими честными-пречестными лицами, все возмущаются, охают, бегают ловить, а ведь кто-то из них и крысятничает. Но самое обидное, что воруют разные люди. Одну крысу пережить можно, но тот факт, что в хипповской мангупской семье таких людей несколько, удручает страшно. Только тот, на кого думают, уезжает, как воровство повторяется и повторяется. Люди меняются, воришки новые приезжают... Ни одной похищенной вещи найдено не было, не всплыл ни один рюкзак, ни одна шмотка. То, что еду друг у друга все таскают, это, в принципе, объяснимо, если происходит без фанатизма. Но красть деньги, рюкзаки,
