возвращаюсь в дом, мне надо работать. Ты идешь? Или посидишь здесь?
— Пожалуй, посижу. Мне здесь нравится. Подумаю в тишине...
Смит вышел в пасть... то бишь в дверь, и обернулся. На фоне сада, ярко освещенного солнцем, он казался плоским силуэтом, вырезанным из черной бумаги. Лица я его не видела, но в голосе слышалось неприкрытое веселье:
— Восхищаюсь твоей храбростью, драгоценная Вики. Но не очень-то полагайся на свою отвагу. В этом парке можно встретить всякое, и не только ночью...
Слова эти пали на благодатную почву — одинокая девушка сидит в голове монстра, поневоле начнут мерещиться всякие страсти...
II
Впрочем, ужасы и страхи беспокоили меня не долго. Вскоре я мирно заснула. Пасть чудовища может быть на редкость уютным местечком, ежели там имеется удобный шезлонг. Кстати, сон, внезапно сморивший меня, был довольно необычен — я не имею привычки спать средь бела дня. С другой стороны, привычки обжираться за обедом и наливаться вином я тоже не имею, а после сверхсытных угощений и обильных возлияний не грех и подремать.
Поместье начало оживать после четырех часов, когда Пьетро восстал после дневного сна, — если он действительно спал у себя в комнате, а не занимался чем-то другим. Впоследствии выяснилось, что поутру Пьетро, как правило, вял и раздражителен, но к сумеркам он оживает, подобно тому виду кактуса, что расцветает к вечеру. К полуночи же граф просто фонтанировал энергией.
Надо признать, наш хозяин был человеком редкого обаяния. В отличие от большинства пресытившихся миллионеров он по-настоящему наслаждался жизнью. Не хочу сказать, что я знакома с толпой миллионеров, но иллюстрированные журналы-то читаю... иногда. Возможно, интерес к жизни поддерживало чудесное итальянское вино. Во всяком случае, пробудившись после дневного сна, он первым делом прикладывался к бутылке. Пил Пьетро неторопливо, давая возможность организму как следует переработать напиток, поэтому требовалось немало времени, прежде чем он добирался до положения риз. На этом сладостном пути он проходил несколько этапов.
Первым верным признаком опьянения являлось стремление продемонстрировать свою образованность. Граф начинал сыпать цитатами и фактами из истории, политики, философии, употребляя чудные, мудреные слова, о которых я и слыхом не слыхивала (это при том, что я женщина вполне образованная, доктор искусств как-никак). Думаю, словечки эти — плод фантазии Пьетро.
С приближением ужина на смену интеллекту приходила чувственность. Если бы в это время я находилась с Пьетро одна, мне пришлось бы скакать по комнате, уворачиваясь от его жадных рук. К счастью, прием пищи истощал сладострастные позывы, и после ужина граф становился кротким и сентиментальным ягненком. Он крутил на своих умопомрачительных музыкальных агрегатах старые шипящие пластинки и пытался покружиться в венском вальсе.
Правда, ближе к вечеру это приятное настроение перерастало в воинственность, но, будучи итальянцем, да еще аристократом, Пьетро желал драться на шпагах, а не на кулаках. В этой стадии он приставал ко всем подряд, требуя сатисфакции.
К полуночи Пьетро приходил в страшное возбуждение, начинал сыпать шутками, бородатыми анекдотами, беспричинно хохотать и вообще всячески развлекать общество. Он мнил себя фокусником, пусть и любителем. У хозяина замка имелись все необходимые принадлежности иллюзиониста, включая хитроумные ящики для разрезания женщин, но к тому времени его руки уже так дрожали, что даже горничные отказывались быть распиленными.
Под утро весельчак отключался, и тогда лакей с мистером Смитом оттаскивали его в постель. Не знаю, зачем ему вообще понадобилась любовница, если только не для единственного часа перед обедом.
В тот вечер во время «интеллектуальной стадии» Пьетро решил показать мне свою коллекцию. Он предупредил, что потребуется несколько дней, чтобы должным образом ее изучить, а сейчас он проведет лишь беглую экскурсию, чтобы я могла выбрать наиболее интересные экспонаты.
Мне доводилось видеть множество прекрасных коллекций, поскольку музеи — не только моя профессия, но и любимое развлечение. Но с подобным роскошеством я еще не сталкивалась. Чудесный антиквариат во дворце Караваджо не демонстрировался как музейные экспонаты, нет, старинными шедеврами здесь пользовались в качестве предметов домашнего обихода.
— Но как же воры?! — невольно воскликнула я. — Вы не боитесь воров, Пьетро? Ваш дом нараспашку, сюда может войти всякий, кому заблагорассудится.
— И как он выйдет? Например, вот с этим... — Пьетро кивнул на мраморного Геркулеса в натуральную величину, красовавшегося в гостиной. — Понадобится грузовик и лебедка. Не очень-то легко незаметно втащить в дом лебедку, согласны?
— Наверное, вы правы. — Этот легкомысленный человечек был не столь глуп, каким порой казался. — А как насчет более мелких предметов?
— О, в доме полно слуг. Все вещи ежедневно проверяются. Что касается самых маленьких и самых ценных, то их я, естественно, храню в сейфе.
— Драгоценности?
— А-а, вы любите драгоценности? — Пьетро похлопал меня по руке, и я испугалась, не перешел ли граф в чувственную фазу. Но он продолжал спокойно: — Драгоценности в хранилище. Хотите взглянуть?
— О да! — Я пошире распахнула глаза. — Обожаю драгоценности!
— Ох, женщины, женщины, — вздохнул Пьетро. — Все вы одинаковые... Даже самые умные из вас глупеют, когда речь заходит о сверкающих безделушках.
Хранилище оказалось небольшой комнаткой на втором этаже, рядом с малой гостиной. Пьетро набрал шифр на кодовом замке. У него хватило ума загородить от меня замок своим массивным животом.
— Каждый год меняю эту штуку, — гордо пояснил он, крутя ручки. — Вызываю специального человека из банка.
Он предложил мне устраиваться на бархатном диванчике в гостиной. Я послушно села, и Пьетро вынес стопку ящичков, которые поставил передо мной на антикварный столик.
На какое-то время я позабыла о том, что являюсь специалистом по искусству Средневековья, музейным работником и вообще законченным циником. С восторгом неофита я любовалась драгоценностями.
Больше всего меня поразили вещицы эпохи Возрождения. Среди прочего там имелся золотой эмалевый кулон с русалкой, выпиленной из жемчужины неправильной формы. Изгибы жемчужины образовывали туловище русалки, а руки и развевающиеся волосы были сделаны из золота. Грубо обработанные изумруды поблескивали чешуйками. Одно ожерелье из драгоценных камней размером с ноготь мужского большого пальца — изумрудов, рубинов, аметистов и топазов — было фута два длиной, а другое состояло из ограненных рубинов в золотой оправе, в центре свисал необработанный рубин размером с куриное яйцо. А вот головной убор, похожий на те, что я видела на картинах Боттичелли, — тонкие золотые ленты удерживают звездчатый сапфир со стилизованными лепестками вокруг. Брошь в форме звезды, украшенная жемчугом, рубинами, изумрудами и вставленная в золотую проволоку. Кольца...
Я пыталась взирать на драгоценности отстраненным взглядом, но это оказалось нелегко, так как коварный Пьетро настоял, чтобы я их примерила. Кольца на пальцы, колокольчики на лодыжки... Радушный хозяин тем временем постепенно переходил в любовную стадию опьянения, поскольку то и дело прикладывался к бутылке. Я уже вся гремела драгоценностями, напоминая рождественскую елку, когда дверь распахнулась и в гостиную фурией ворвалась Хелена.
Увы, судя по всему, нашей дружбе пришел конец. Толстуха свирепо глянула на меня и разразилась страстными выкриками:
— Вот ты где! Ты даришь все этой... этой... А мне... а мне не разрешил надеть даже жалкого колечка,
