Пока мы в молчаливом недоумении рассматривали это сооружение, неведомо как очутившееся в египетской пустыне, дверь одного из домиков отворилась и оттуда с веселым смехом высыпала стайка ребятишек. Без лишних колебаний они ринулись в нашу сторону с приветственными воплями. Смуглый херувим вцепился в мои штаны и устремил на меня глаза цвета расплавленного шоколада.
– Бакшиш, госпожа, – ласково пролепетал он. – Я Христиан... Я протестант...
– О господи! – обреченно протянула я.
– Это галлюцинация, Пибоди, этого просто не может быть. После всех жестоких ударов судьбы, которые мне довелось перенести... Миссионеры! Здесь эти чертовы миссионеры, Амелия!
– Мужайся! – взмолилась я, чувствуя, как у самой подкашиваются ноги. – Мужайся, Эмерсон. Могло быть и хуже.
Из двери выпорхнуло еще несколько детей – на этот раз девочки. Правда, эти робкие создания не бросились на нас с энергией стервятников, как их сверстники мужского пола. Вслед за девочками в дверном проеме показалась высокая фигура. С минуту человек, щурясь, вглядывался в залитую солнцем улицу. Золотые блики играли в его волосах, создавая что-то вроде нимба. Это был тот самый Аполлон, которого мы видели в ресторане «Шепарда» с жутковатой толстухой. Наконец он заметил нас, и на губах его заиграла чудесная улыбка. Он вскинул руку, то ли приветствуя, то ли благословляя нас.
Эмерсон без сил опустился в уличную пыль, словно его вдруг подкосила смертельная болезнь.
– Куда уж хуже! – простонал он замогильным голосом.
4
– Мальчики, мальчики!
Молодой человек направился к нам, взмахами рук призывая мальчишек угомониться. Он говорил по- арабски почти без акцента, но очень медленно и короткими фразами.
– Прекратите же, мальчики. Идите по домам. Мамы уже заждались вас. И хватит клянчить. Бог этого не любит.
Сорванцы послушно рассеялись. Их наставник переключился на нас. При ближайшем рассмотрении он выглядел просто ослепительно. Золотистые волосы сияли, белоснежные зубы сверкали, а лицо так и лучилось радушием. Эмерсон продолжал пялиться на него, как завороженный, поэтому я сочла своим долгом обменяться любезностями.
– Боюсь, мы должны извиниться за вторжение в ваши владения, сэр. Позвольте представиться. Меня зовут Амелия Пибоди Эмерсон, а это...
Правильнее всего было бы сказать «чурбан», поскольку Эмерсон хранил полную неподвижность, сидя в пыли, но ослепительный красавец не дал мне продолжить.
– Вам нет необходимости представляться, дорогая миссис Эмерсон! Вы и ваш выдающийся муж известны всем гостям Каира. Для меня большая честь приветствовать вас здесь. Я лишь вчера узнал о вашем приезде.
Монолит ступора, в котором пребывал Эмерсон, дал трещину.
– А кто вам об этом сообщил? – прохрипел он.
– Как «кто»? Мсье де Морган, конечно же! – простодушно ответил молодой человек. – Директор Ведомства древностей. Возможно, вам известно, что он ведет раскопки в Дахшуре, недалеко от...
– Я знаю, где находится Дахшур, молодой человек, – отрезал Эмерсон, окончательно приходя в себя. – А вот вас я не знаю! Кто вы такой, черт побери?
И он величественно восстал из клубов уличной пыли.
– Эмерсон! – воскликнула я. – Разве можно так обращаться к представителю церкви!
– Прошу вас, не надо извиняться. Я сам виноват, что не представился. Меня зовут Дэвид Кэбот, из бостонских Кэботов.
Судя по всему, нам полагалось знать это имя, но, увы, ни я, ни тем более Эмерсон и слыхом не слыхивали ни о каких Кэботах. Мой супруг сверлил юного священника суровым взглядом.
– Ох, простите, я забыл о приличиях, – продолжал тот. – Заставляю вас стоять на солнцепеке. Прошу вас, входите и познакомьтесь с моей семьей.
О какой семье он толкует? Вряд ли этот юноша женат, значит, речь идет о родителях? Юный священник рассмеялся и покачал головой.
– Я имею в виду свою духовную семью, миссис Эмерсон. Мой отец во Христе преподобный Иезекия Джонс возглавляет нашу миссию. Его сестра также трудится на виноградниках Господних. Скоро время полуденной трапезы. Не почтите ли вы наше скромное жилище своим присутствием?
Я вежливо отклонила предложение, объяснив, что нас ждут остальные участники экспедиции, после чего мы опрометью кинулись прочь, словно беседовали не с симпатичным представителем церкви, но с самим сатаной. Даже не подумав понизить голос, мой дорогой супруг рявкнул во все горло:
– Ты была чертовски вежлива, Амелия!
– Ты так говоришь, словно вежливость – смертный грех. Надо же кому-то было проявить хоть крупицу воспитанности, чтобы компенсировать твою грубость.
– Грубость? Это я-то грубый?!
– Ужасно грубый.
– На мой взгляд, грубость – это когда врываешься к человеку в дом и требуешь, чтобы он перестал поклоняться тому богу, которого он избрал. Какая наглость! Мистеру Кэботу и его «отцу во Христе» лучше не пытаться испробовать свои трюки на мне.
– Вряд ли мистеру Кэботу придет в голову обращать тебя в свою веру, – рассмеялась я, беря его за руку. – Быстрей, Эмерсон, мы слишком долго отсутствовали. Страшно подумать, что за это время мог натворить Рамсес.
Как ни странно, Рамсес ничего не натворил. Мы обнаружили его сидящим на земле, рядом с древней монастырской стеной. Он увлеченно ковырял спекшийся песок маленькой лопаткой, неподалеку высилась кучка черепков. При виде этой идиллической картинки Эмерсон просиял, а у меня появилась надежда, что Рамсес рассеет отцовское раздражение, вызванное встречей с миссионерами.
5
Вскоре прибыла делегация из деревни. Крестьяне уверили, что отец Гиргис все-таки решил благословить их на сотрудничество с нами. Первым делом нам требовались строители – каменщики, плотники, штукатуры. Эмерсон обрадовался аудитории; пусть он и отрицает это с пеной у рта, но мой муж питает неодолимую склонность к театральности.
Представление «Изгнание демонов» вышло у него на славу. Заунывным голосом распевая молитвы, он скакал по бывшему монастырю, а публика, раскрыв рты, таскалась за ним хвостом. Эмерсон был на вершине блаженства, даже не обратил внимания на то, что подвернул ногу во время своих «религиозных» скачек. Зрители наградили его восторженными овациями и наперебой уверяли, что полностью избавились от страхов перед ифритами и прочей нечистью.
Вскоре работа закипела, и я надеялась, что к темноте у нас будет крыша над головой, а под ногами – чистый пол. Мы сможем собрать походные кровати, расставить столы и стулья, навести уют.
Наши работники сторонились местных жителей, но осложнений можно было не бояться: Абдулла пользовался среди своих подчиненных непререкаемым авторитетом. Бок о бок с ним трудились четыре его сына самого разного возраста – от Фейсала, уже седого человека, сыновья которого достигли совершеннолетия, до совсем юного Селима, обаятельного парнишки четырнадцати лет. Судя по всему, Абдулла души не чаял в младшем сыне, да и вся семья обожала Селима. Заразительный мальчишеский смех и покладистый нрав сделали его всеобщим любимцем. С точки зрения египтян, Селим считался взрослым мужчиной и должен был вскоре обзавестись женой, тем не менее они с Рамсесом быстро нашли общий
