– После завершения сезона у нас будет масса времени на достопримечательности, – ответила я, аккуратно складывая салфетку.
– Все равно вежливость требует нанести визит соседу, моя дорогая Пибоди.
– Безусловно, но обычно вежливость сама по себе, а ты сам по себе. Что это с тобой стряслось? – Эмерсон набычился, и я быстро добавила: – Ну хорошо, хорошо, если ты настаиваешь, то пойдем.
Мы взяли с собой юного Селима, а Джону поручили руководить обустройством жилища. На раскопках хозяйничал Абдулла.
Путешествие в Дахшур явилось проверкой моего самообладания. Чем ближе мы подходили к величественным пирамидам, тем сильнее меня охватывала горечь. С каким неописуемым вожделением я взирала на эти чудесные строения, с которыми еще недавно надеялась познакомиться!
Две большие пирамиды Дахшура относятся к тому же периоду, что и пирамиды Гизы, и почти столь же высоки. Они построены из известняка, их белоснежные грани в зависимости от освещения играют совершенно немыслимыми оттенками – золотистые на закате, в лунном свете они приобретают призрачную полупрозрачную бледность. Сейчас, когда едва-едва перевалило за полдень, обе громады сияли ослепительной белизной, чудесно гармонируя с небесной лазурью.
Кроме двух гигантов в Дахшуре имелось еще три пирамиды поменьше, построенных позднее, когда мастерство египетских строителей пришло в упадок. Их возвели не из прочного камня, а из кирпича, облицованного камнем, со временем камень исчез, и малые пирамиды утратили первоначальную строгую форму. Каменные плиты то ли понадобились последующим поколениям фараонов, то ли уже в поздние времена их пустили на строительство.
Несмотря на плачевное состояние, одна из этих кирпичных пирамид, самая южная, с некоторых точек казалась даже выше, чем ее каменные соседки. Она сурово и почти угрожающе маячила впереди и на фоне своих белоснежных каменных сестер выглядела почти черной.
– Какой странный и поистине зловещий вид у этой конструкции, Эмерсон. Неужели это пирамида?
Чем ближе мы подходили к Дахшуру, тем больше мрачнел Эмерсон. И сейчас он угрюмо ответил:
– Тебе прекрасно известно, Пибоди, что это именно пирамида. Можешь не развлекать меня своей притворной невежественностью.
Да, он был совершенно прав. Пирамиды Дахшура я знала не хуже собственного дома в Кенте. Мне казалось, что я смогу ходить здесь с закрытыми глазами. Плохое настроение Эмерсона не в последнюю очередь объяснялось тем, что он знал о моем жгучем желании и чувствовал свою вину, – во всяком случае, такой вариант я не отвергала.
Арабы называли зловещее кирпичное строение Черной пирамидой, и оно заслужило свое имя, хотя напоминало, скорее, огромную усеченную башню. Подойдя почти вплотную, мы заметили какое-то движение с восточной стороны Черной пирамиды, где как раз и вел раскопки мсье де Морган. Однако самого француза не было видно. Приветственный рык Эмерсона вытащил мсье де Моргана из палатки, где тот мирно дремал.
Мсье де Моргану было чуть за тридцать. До того как возглавить Ведомство древностей, каковой пост традиционно занимал гражданин Франции, он работал горным инженером. Это был человек приятной наружности с правильными чертами лица и роскошными усами. Несмотря на то, что мсье де Моргана вырвали из объятий Морфея, стрелки на его брюках были безупречны, сюртук застегнут на все пуговицы, а пробковый шлем находился там, где ему полагается быть. Впрочем, эту деталь туалета галантный француз тут же сорвал с головы, стоило ему узреть меня. Губы Эмерсона брезгливо скривились при виде этого «пижонства». Сам он наотрез отказывался носить головные уборы, стрелок на его штанах отродясь не водилось, куртка обычно валялась в пыли, а мой ненаглядный супруг разгуливал с засученными по локоть рукавами и с расстегнутым воротом рубахи.
Я извинилась перед де Морганом, что пришлось его потревожить.
– Все в порядке, дорогая мадам Эмерсон, – улыбнулся француз, тайком зевнув. – Я все равно собирался вставать.
– Давно пора, – буркнул мой муж. – Вы никогда ничего не добьетесь, если будете следовать восточному обычаю спать среди дня. Да и погребальную комнату такими любительскими методами не отыщете – копать туннели наугад, вместо того чтобы искать первоначальный вход...
Натужно рассмеявшись, мсье де Морган перебил его:
– Mon vieux[7], я отказываюсь обсуждать профессиональные вопросы, пока не поприветствую вашу очаровательную жену. А это, должно быть, юный Эмерсон... Как поживаешь, дружище?
– Спасибо, хорошо, – вежливо ответил Рамсес. – Можно мне посмотреть на пирамиды?
– Уже истинный археолог! – с восторгом вскричал француз. – Mais certainement, mon petit![8]
Я сделала знак Селиму, который сохранял почтительную дистанцию, и юноша, сверкнув белозубой улыбкой, последовал за Рамсесом. Де Морган пригласил нас сесть и что-нибудь выпить. Мы потягивали вино, когда из палатки на воздух вынырнул еще один любитель дневного сна. Он зевнул во весь рот и потянулся.
– Боже всемогущий! – поразился Эмерсон. – Неужто мошенник Каленищефф?! Какого черта он здесь делает?
Брови де Моргана поползли вверх, но он лишь сдержанно произнес:
– Мсье Каленищефф предложил свои услуги. Знаете, лишняя пара рук никогда не помешает.
– Да он о раскопках знает меньше Рамсеса.
– Я бы с радостью воспользовался познаниями юного Рамсеса. – Де Морган улыбнулся, пытаясь скрыть досаду. – Ваша светлость, вы знакомы с профессором Эмерсоном и его супругой?
Каленищефф пожал руку Эмерсону, поцеловал мою, извинился за растрепанный вид, спросил о Рамсесе, посетовал на жару и выразил надежду, что нам нравится в Мазгунахе. На последнее замечание у нас не было никакого желания отвечать. Каленищефф нацепил монокль и, по своему обыкновению, принялся строить мне глазки.
– Очаровательная мадам Эмерсон, своим присутствием вы преобразили это унылое место! – воскликнул он. – Какой соблазнительный наряд!
Эмерсон злобно зыркнул на медоточивого русского, который с нескрываемым интересом изучал мои икры, затянутые в сапоги.
– Я здесь не для того, чтобы обсуждать женские наряды!
– Нет, разумеется, – невозмутимо ответствовал Каленищефф, перемещая взгляд на мои колени, упрятанные под бриджами. – Если вам нужен совет или помощь, мы всегда готовы...
Разговор вертелся вокруг пустяков. Каленищефф трепал языком, француз любезничал, а Эмерсон тщетно пытался перевести беседу на какую-нибудь осмысленную тему. Стоило ему задать вопрос, касающийся раскопок, как мсье де Морган тут же заводил речь о погоде, а русский отпускал очередную оскорбительную пошлость. Нет нужды говорить, что я сгорала от злости, глядя, как эта парочка измывается над моим мужем. И в конце концов терпение мое оказалось исчерпанным. Когда необходимо, в моем арсенале есть такой пронзительный тон, что проигнорировать меня невозможно.
– Я хотела бы поговорить с вами о подпольной торговле древностями! – прокричала я, поразившись собственному визгу.
У Каленищеффа из глаза выпал монокль, мсье де Морган поперхнулся чаем, слуги подскочили, а один выронил стакан, который держал в руках. Я самодовольно глянула на Эмерсона, который так и замер с разинутым ртом. Цель была достигнута: вниманием собеседников я завладела, а потому можно было перейти на более сдержанные интонации.
– Дорогой мсье де Морган, будучи главой Ведомства древностей, вы, разумеется, знаете о сложившемся положении. Какие шаги вы намерены предпринять, чтобы остановить эту гнусную торговлю и посадить преступников в тюрьму?
Де Морган с трудом откашлялся и прохрипел:
– Обычные шаги, мадам.
– Нет, мсье, вы так просто не отделаетесь. – Я шутливо погрозила пальчиком и слегка подбавила в голос пронзительных ноток. – Вы разговариваете не с пустоголовой туристкой, а с опытным археологом! И я
