норовил включить в число подозреваемых наших знакомых – преподобного Сейса, архиепископа Александрийского, милого мсье Масперо, бывшего главу Ведомства древностей, – но его предложения были слишком смехотворны, чтобы воспринимать их всерьез. Как я справедливо указала ненаглядному, одно дело гипотезы и совсем другое – необузданная фантазия.
Я надеялась, что завтрашний визит в Дахшур позволит нам узнать больше. Каленищефф все еще был там, делая вид, будто помогает мсье де Моргану, и я собиралась снова поболтать с этим малоприятным господином.
Спать мы легли поздно, но отдохнуть мне не довелось. Мое знаменитое чутье никогда не дремлет, вот и на этот раз разбудило меня очень вовремя: о подоконник кто-то скребся. Я уже собиралась ткнуть зонтиком в темную массу, маячившую за окном, как послышался знакомый голос, тихо звавший меня по имени.
– Абдулла? – осторожно отозвалась я. – Это ты?
– Просыпайтесь, госпожа. Неладное что-то творится.
Мне потребовалось всего одно мгновение, чтобы накинуть халат. Поиски тапочек отняли куда больше времени: накануне пришлось их хорошенько спрятать, чтобы Рамсес не скормил обувь льву. Спросонья я тыкалась в коробки и сундуки, пока не вспомнила, что повесила тапки на гвоздик под потолком. Абдулла терпеливо дожидался снаружи.
– Посмотрите туда, госпожа!
Далеко на северо-востоке к небу поднимался яркий столб пламени. Все вокруг казалось нереальным – ночное спокойствие, которое не нарушали даже стенания шакалов, бескрайняя голая пустыня, холодная в лунном свете. Я поежилась. Далекое пламя могло быть жертвенным костром какого-то дьявольского культа.
Я напомнила себе, что сейчас девятнадцатый век, а вовсе не эпоха фараонов. По крайней мере, это горела не американская миссия: огонь полыхал где-то в пустыне.
– Быстрей, Абдулла! Нужно успеть, пока он не погас.
– А разве мы не станем будить Отца Проклятий? – нервно спросил Абдулла.
– Слишком долго. Скорей же, Абдулла, скорее!
До костра было не так далеко, как казалось, но, когда мы добрались до него, пламя превратилось в тусклые огоньки. Тяжело дыша, мы смотрели на быстро угасающие угли. Я покосилась на Абдуллу. На лице нашего верного помощника был написан неприкрытый страх, и я хорошо понимала его.
Тлеющие угли подозрительно напоминали контуры человеческого тела...
В чувство нас привел гулкий топот. Мы дружно вздрогнули и засуетились. Я поспешила нацепить на лицо маску всезнающей удачливой сыщицы, Абдулла же юркнул за мою спину: он прекрасно знал привычки своего хозяина. Первым делом Эмерсон наверняка попытается вцепиться в горло тому, кого считает моим похитителем. Так оно и произошло, с полминуты не до конца проснувшийся Эмерсон и перепуганный Абдулла топтались вокруг меня, потом супруг осознал, что происходит, встряхнулся, как большой пес, и жалобно спросил:
– Зачем ты так со мной поступаешь, Пибоди?
Он выскочил из дома, забыв надеть штаны, и лишь на полпути осознал, что мчится по ночной пустыне в чем мать родила. Пришлось бедняжке возвращаться. С трудом сдержав улыбку, я рассказала, почему не стала его будить.
Эмерсон внимательно разглядывал тлеющие угли.
– Какая-то зловещая у них форма, ты не находишь?
– Да... Но это не могло быть человеческим телом, Эмерсон. Плоть и кости не сгорели бы дотла.
– Верно, Пибоди. – Эмерсон присел на корточки и протянул руку. – Ой!
Он принялся дуть на обожженные пальцы.
– Осторожней, дорогой.
– Нужно действовать быстро, Пибоди. Эта штука вот-вот превратится в пепел. Еще несколько мгновений... – Он ухитрился выхватить из кострища маленький предмет, не больше двух дюймов в поперечнике. – Думаю, мы отыскали пропавший ящик с мумией.
– Ты уверен?
– Взгляни, здесь остались следы коричневого лака. Полагаю, это один из наших...
– К дому никто ночью не приближался, – подал голос Абдулла.
– Значит, это ящик баронессы.
– Не обязательно, – мрачно сказал Эмерсон. – Найдется четыре, а может, и все пять тысяч этих чертовых гробов, которые еще не прошли через наши руки.
– Не стоит впадать в отчаяние, Эмерсон. Или в легкомыслие, если именно это ты собирался сделать. У меня нет никаких сомнений, что это тот самый ящик, который мы ищем. Как жаль, что от него так мало осталось.
– Не удивительно, что он так быстро сгорел: древнеегипетские гробы большей частью состоят из лака и папье-маше.
– Но зачем вор все это затеял? Сначала предпринимать немалые усилия, чтобы добыть ящик, а потом взять и попросту сжечь его?..
Эмерсон лишь пожал плечами. Мы молча смотрели друг на друга, теряясь в догадках, а солнце медленно вставало на востоке.
Утром наша маленькая компания отправилась на похороны. Перед выходом я придирчиво оглядела свое войско и осталась довольна. Джон побрился гладко-прегладко, так что его щеки сияли, как отполированные яблоки. Рамсес в своей светло-синей курточке и коротких штанишках казался невинным ангелочком. Эмерсон отверг галстук, но и без галстука выглядел замечательно. Я же втиснулась в свое парадное платье и целых пять минут расчесывала волосы, от всей души надеясь, что воронье гнездо на моей голове станет выглядеть хоть капельку пристойнее.
Переступать порог молельного дома Эмерсон категорически отказался и уселся на свой любимый камень. Вид у ненаглядного был такой, словно он аршин проглотил, – полное сходство с древнеегипетским фараоном.
Служба оказалась короче, чем я ожидала, возможно, потому, что брат Иезекия не очень хорошо владел арабским, а быть может, его религиозный пыл слегка поугас после того, как он узнал правду о Хамиде. Паства затянула траурный гимн. Джон с Рамсесом внесли в хор свою фальшивую лепту. Покончив с вокальными упражнениями, несколько дюжих «братьев» взвалили на плечи грубо сколоченный деревянный гроб, и прихожане потянулись на улицу.
Снаружи собралась приличная толпа. Поначалу я решила, что жители деревни пришли просто поглазеть или даже выразить протест против церемонии чужаков. Но публика выглядела слишком веселой для печального обряда: собравшись вокруг моего мужа, люди смеялись и весело балагурили, а Эмерсон внимал им с царственным видом, время от времени отпуская реплики. Вынуждена с сожалением оповестить читателя, что Эмерсон питает слабость к вульгарным арабским шуткам. Заметив меня, он осекся на полуслове и встал.
В сопровождении зевак мы проследовали за гробом через пальмовую рощицу до границы пашен. Я полагала, что брат Иезекия как-то пометил место предполагаемого захоронения, но нас встретила лишь мрачно зияющая яма. Вокруг ямы не было ни ограды, ни каких-либо религиозных символов. Заброшенное и неприветливое место последнего успокоения, но оно более чем подходило тому несчастному, чьи кости должны были здесь лежать.
Открыв Библию, брат Иезекия завис над могилой. Рядом с ним пристроился Дэвид; Черити, как обычно, держалась сзади. Джон медленно начал подбираться к ней. Я ткнула его зонтиком и, нахмурившись, покачала головой. Обычно я с пониманием отношусь к романтическим чувствам, но не у могилы же!
Гулкий голос Иезекии лишь усилил унылость происходящего:
– Всякая плоть – трава, и вся красота ее – как цветок полевой. Засыхает трава, увядает цвет, когда дунет на него дуновение Господа.
Утешающие слова последующих стихов, где говорится о бессмертии, Иезекия опустил. Он захлопнул книгу и разразился пространной речью.
