остановился, рывком перевернул девушку кверху попкой, а сам уселся ей на колени.
Ведьмочка что-то просительно замычала, но Колобок даже не подумал обращать на нее внимания, а стал жадно ощупывать выпуклые ягодицы, услужливо обнаженные, вздернувшимся выше поясницы, подолом. Почувствовав на себе чужие руки, Ребекка тут же попыталась извернуться.
Сон повторялся точь-в-точь.
Сластолюбец негромко рассмеялся, деловито схватил девушку за волосы на затылке и вжал ее лицом в траву, заглушая все звуки. Потом распустил шнуровку штанов, взгромоздился на нее сверху, мечтательно закрыл глаза и… умер.
Колобок услышал, как в его затылке что-то громко хрустнуло. От невыносимой боли, пронзившей мозг, расстрига громко вскрикнул и, уже находясь по другую сторону жизни, увидел приближающегося к нему огненного демона. Столь жуткого вида, что заядлый греховодник завопил во второй раз — от невыносимого дикого ужаса, превращаясь в мертвый, бездушный кусок плоти…
Именно этот — второй, жуткий своей безысходностью и наполненный страхом, вопль, разорвав ночную тишину, поднял на ноги весь отряд.
Первым делом драгуны схватились за оружие и, заняв круговую оборону, приготовились защищаться от неведомого врага. Пристально вглядываясь в ночную тьму и негромко переговариваясь, они ждали нападения, но время шло, а никто не появлялся. Тогда десятник подбросил на угли, молясь в душе, чтоб тишина не оказалась хитрой уловкой, и на огонь не слетелись вражеские стрелы. Но опять ничего не случилось, а при свете разгорающегося костра, воины заметили, что исчезли ведьма и монах- расстрига.
Брат Сигизмунд тут же забубнил защищающие от нечистой силы молитвы, а драгуны стали осматривать местность, шаг за шагом осторожно расширяя круг, в центре которого горел огонь.
Сначала они услышали невнятное мычание, чуть поодаль, а потом увидели и барахтающуюся на земле парочку. Первый, заметивший их, драгун громко засмеялся и стал подзывать к себе остальных товарищей, указывая на потешную находку. А поскольку в темноте все казалось тем, чем могло быть на самом деле, воины остановились и стали поддерживать своего ушлого товарища хохотом, свистом и всевозможными сальными советами. Чем привлекли внимание брата Сигизмунда.
Подойдя к ржущей толпе и с досадой поняв, из-за чего был вынужден прервать свой сон, инквизитор так взъярился, что не удержался и отвесил нетерпеливому сластолюбцу по оголенному заду отменного пинка, от которого тот… свалился наземь и больше не шевельнулся.
Изумленный таким поведением шумного и крикливого расстриги, брат Сигизмунд наклонился над ним и в ужасе отпрянул назад. Даже во тьме было понятно, что толстяк мертв, поскольку у бедолаги была начисто снесена добрая половина черепа. А шевелилась за обоих, придавленная к земле тяжестью трупа, ведьма. Девушка вся изгваздалась в крови и едва дышала от пережитого ужаса.
— Что ж, — устало вздохнул иезуит, после того как скороговоркой произнес над телом убитого воина надлежащую молитву. — Теперь вы все и сами убедились, как неохотно дьявол отпускает добычу, и как та, даже связанная по рукам и ногам, умеет защищаться.
Монах, не погнушавшись и не боясь вымазаться, ухватил Ребекку за шиворот и рывком, так что затрещали швы платья, поднял полуживую девушку на ноги.
— А каким ягненком прикидывалась! Честная, непорочная! Но, нет — не обманешь! Я вас всех насквозь вижу! Жаль Папа подписал указ, выводящий восточные земли из-под контроля латинской церкви. Распустили свою паству попы-схизматики! Да, я только в твоей вшивой деревне не меньше дюжины ведьм видел! Ну, ничего! Скоро и до вас доберемся! Ты у меня во всех грехах покаешься. А как отец дознаватель с тобой поговорит: расскажешь не только то, что знаешь, но и чем пока не ведаешь — тоже вспомнишь! А с остальными — зимой поквитаемся! Ох, и жарко станет зимой здесь от очистительных аутодафе!
Потом, поняв, что в запале сказал много лишнего, инквизитор гаркнул на раскрывших рты драгун:
— Ведьму отмыть и, без моего разрешения, не трогать! Не хватало мне, до рассвета заиметь еще парочку покойников… Тело погибшего заберем с собой, завтра похороним в другом месте. Не стоит оставлять его в оскверненной земле. Как только рассветет — двигаемся дальше. А чтоб зря время не терять — готовьте завтрак. Да, еще парочку-другую костров разожгите. Не ровен час, вызванная ведьмой, нечисть опять в гости пожалует. А пламени она все ж побаивается.
— Воля ваша, брат Сигизмунд, — поклонился десятник монаху и тут же заорал на подчиненных. — Ну, чего глаза вылупили?! Смолярек! Вишня! Дротяр! Тащите девку в реку! Хорошенько вымойте, да глядите — без глупостей там, чтоб не захлебнулась невзначай! А то самих следом утоплю!
— Да, кстати, — смилостивился вдруг монах. — Заодно и напоите ее.
— Может, сразу и пожрать чего дать?
— Не надо, это лишнее. Пускай поститься. Ослабеет от голода — вот прыти и поубавиться. А морить жаждой не следует. Как бы от жары умом не тронулась. Дьявол любит такие шутки подшучивать. Сам знаешь — безумец к боли становиться нечувствителен, и тогда его нечем не проймешь.
— Исполним… Смолярек! Слышал, что велел святой брат? Локоть! Клест! Упакуйте покойника в его плащ и положите в струг. Стах! Вихура! За вами хворост для костров. Яцек! Ни на шаг от брата Сигизмунда! Остальным — взять самопалы, разойтись по сторонам и глядеть в оба! — и прибавил тихонько, чтоб не услышал инквизитор. — Эх, Колобок, Колобок. Не таился б ты от товарищей, дурень эдакий, может и жил бы себе дальше. И мы б повеселились…
Мало, помалу возникшая суматоха поутихла. Все занялись делом. И никто, кроме караульного, не обратил внимания, как немного в стороне от них, из зарослей таволги, в небо взмыли две потревоженные людьми птицы. Беркут и сип белоголовый. Но даже тот драгун, что заметил их взлет, никак не связал пару хищных птиц с гибелью незадачливого греховодника.
Глава одиннадцатая
— Как вы могли ее бросить?! — Куница от злости и беспокойства не мог устоять на одном месте, а вышагивал взад-вперед, яростно пиная сапогами все, что попадалось под ноги. — Одну, среди этих изуверов!
— Не горячись, брат… — успокоительно произнес Василий. — Нет в том нашей вины. Так уж получилось… Никак нельзя было по-другому. Думаю, ты не стал бы нас благодарить, если б мы не стали вмешиваться, а затаившись, переждали, пока драгун надругается над девушкой — и только после этого, тихонько выкрали ее и доставили сюда?
При слове 'надругается' Тарас непроизвольно вздрогнул, сжал кулаки и скрипнул зубами.
— Вот я и ударил его со всего лету, как волка, прямо в темечко. Череп, будто спелый арбуз лопнул. И как он при этом закричать умудрился, до сих пор ума не приложу.
— Мозги во все стороны так и брызнули, — подтвердил рассказ товарища Степан. — А закричал убитый драгун очень страшно. И, как мне почудилось, не по своей воле. Видно, в самый последний миг, его грешная душа узрела нечто столь ужасное, о чем нам с вами лучше и не знать. Но завопил бедолага так отчаянно, что все остальные враз переполошились и схватились оружие. Не справились бы мы вдвоем. Вот и пришлось оставить девушку…
— А что изменилось? Ребекка по-прежнему у инквизитора, и он волен сделать с ней все что вздумается!
— Э нет, брат… Теперь у них все по-другому пойдет, — спокойно ответил Василий.
Впервые глядя на опричника при дневном свете (те минуты, когда сверкала сталь, не считаются, не до смотрин было), Тарас заметил, что его новый товарищ в человеческом обличии похож на хищную птицу даже больше, нежели одевшись в перья. Василий был сухощав, жилист, с лицом заостренным, чуточку приплюснутым на щеках и носат. При этом, нос его был не просто большим, а в дополнение ко всему, искривлен заметной горбинкой на перебитой переносице.
— Я головой могу присягнуть, что ближайшие сутки, а то и двое — никто из драгун ее не тронет… — продолжал тем временем тот.
