состоянии надолго задержаться на чем-то одном.
— И тебе не кашлять, красавица… — хрипло промолвил, как застонал, Тимофей. — Еще как скучно… Тебе и не вообразить. А скажи-ка мне, милая: откуда такие царевны берутся на свете?
Незнакомка тихонько рассмеялась и грациозно возлегла рядом с Тимофеем на разосланную попону. Одной рукой подперев изящную кудрявую головку, а нежную ладошку другой положив на мощную грудь казака.
От ее почти невинного прикосновения, но отчетливо дышащего непритворной бездной страсти, запорожца сначала бросило в жар, а потом в озноб. Тимофей тяжело засопел, судорожно сглотнул подступивший к горлу ком и… рывком сгреб арапку в жадные объятия. Красотка что-то возмущенно пискнула и даже попыталась как-то воспротивиться… Очевидно, коварная соблазнительница не ожидала столь бурного и внезапного натиска, а хотела сперва поиграть словами, жестами — но ошиблась в оценке возбуждения мужчины. Особенно мощного — после смертельной схватки с врагом. И смиренно вздохнув, молодая женщина покорилась его объятиям, понимая, что теперь казака сможет остановить только мгновенная и внезапная смерть…
Чуть погодя, прижимаясь к боку мужчины, тяжело дыша и зябко кутаясь в жупан — нетерпеливо отброшенные в сторону, ошметки ее изящного муслинового одеяния давно истлели на углях костра, незнакомка тихо спросила:
— А ты разрешишь мне полюбоваться на тот стяг, что тебе архангел передал?
Тимофей удивленно повернул к ней лицо, долго и задумчиво смотрел в отражающие огонь глаза незнакомки, потом хмыкнул, пожал плечами и, не говоря ни слова, вновь подмял ее под себя. Теперь уже не торопясь, вдумчиво и с расстановкой. Наслаждаясь каждой минутой обладания роскошным телом. Так, словно впереди у него была как минимум целая вечность, а завершение любовной забавы приравнивалось к смерти…
Ближе к утру, весь остаток ночи безжалостно вминаемая в землю его тяжестью, вконец измотанная и совершенно обессилившая арапка все же дождалась, когда казак откинулся на спину и повторила свой вопрос.
— Так покажешь? Очень взглянуть хочется… Хоть одним глазком? Ну, пожалуйста, что тебе жалко?
Сонно зевая, запорожец лениво почесал волосатую грудь, и нехотя ответил:
— Шла бы ты, красавица, откуда явилась. Пока я молитвы читать не начал… Изыди, по-хорошему… — Тимофей демонстративно положил ладонь на эфес сабли. — Не хочется такую красоту подпортить. Авось — пригодиться еще кому-то…
— Но, как же так?.. — от возмущения и неожиданности у обманутого суккуба не нашлось слов.
— Учат вас плохо… — пробормотал казак, поворачиваясь на бок и уже похрапывая, готовый, в каждое последующее мгновение, провалится в сладкую дрему, но саблю из рук не выпуская. Но напоследок собрался с силами и глубокомысленно изрек. — На будущее, суккуб, запомни мой совет: если что сильно нужно — проси до того, а не после… Так оно вернее будет.
— Ты еще пожалеешь об этом, грязный ублюдок! — грубо выругалось женственное исчадие ада и отвесило оттопыренному заду казака отменного пинка.
— Вот мы и в расчете… — засмеялся тот, потирая ушибленное место. — А поскольку, оплата тобой взята, сделай милость, красавица — убирайся восвояси… Право слово, после так приятно проведенного времени, не поднимается на тебя рука. Но, если будешь настаивать и привередничать — ей Богу, пришибу! Уж будь уверенна. Клянусь всеми святыми угодниками и Пречистой девой Марией! Исчезни! Скоро уж рассвет, а я спать хочу. Умаялся, хе-хе…
Понимая, что подвох не удался, и она сама угодила в собственную ловушку, — а хитрый запорожец ловко воспользовался ее сговорчивостью самым пошлым способом, — дрожа от злости и бессильной ярости, соблазнительная бесовка шагнула в едва мерцающий костер, и исчезла в его, всего лишь на одно короткое мгновение, мощно взметнувшихся вверх языках багрового пламени. Осветивших на мгновение нескольких лежащих в беспамятстве раненых казаков и демонстративно похрапывающего Тимофея Куницу.
Но, как только ночная тьма сгустилась обратно, все изменилось. Запорожец быстро вскочил на ноги и метнулся к лежащему неподалеку Ивану Непийводе. Тяжело раненный товарищ все еще был очень слаб, но сознание уже понемногу возвращалось к нему.
— Непийвода, друг мой верный! — громко окликнул товарища казак, одновременно прикладывая к его губам манерку с горилкой, настоянной на полыни и медовых сотах. — Ты меня слышишь Иван? Очнись!
Раненый товарищ сделал небольшой глоток и зашелся в приступе сильного кашля. Успокоившись — глотнул еще раз, уже гораздо основательнее и слабым шепотом ответил:
— Слышу, друг… — и прибавил еще тише. — Значит, не пора мне еще на тот свет собираться?.. Поживу немного, как думаешь?..
— А то! Конечно поживешь… — уверил его Куница. — Даже и не сомневайся. Не до тебя сейчас костлявой. Мы на том поле столько басурманских душ от тел отделили, что ей и до утра не управиться. Да и наших немало полегло. Почитай вся полусотня Лихого сгинула. Пятеро всего нас осталось. Да и то…
— Да, славная была сеча… В таком почте и на том свете стыдно показаться будет. Прежние герои не погонят с небес поганой метлой…
— Это верно. Но, я не за тем тебя потревожил, друг… Не перебивай и мотай на ус, ибо не ведомо, сколько мне еще отпущено времени. Многого сказать не смогу, да оно и ни к чему тебе. Нечисть за мной охотиться. А эти — уж коли вцепятся, то со следа не собьются. Скрыться мне надо. Да так скрыться, чтоб ни одна собака про то не проведала… Место, я знаю — надежнее не бывает. Там когда-то святой отшельник жил. Им туда не сунутся!.. Я к чему тебе все это говорю, друг старый… Утром ты очнешься и почти ничего не вспомнишь, а если и вспомнишь — бредом сочтешь… Но, об одном деле, очень тебя прошу: постарайся не забыть! Мои вещи — люльку, саблю и седло — в Михайловку, сыну отвези. Чтоб помнил про отца своего. Только на него вся моя надежда. Иначе — пропадем. Видно не сумел небесный архистратиг свои замыслы как следует в тайне удержать… Ну, ничего, Бог не выдаст — свинья не съест… А теперь, брат Непийвода, спи сладко и ни о чем не беспокойся. До утра я вас покараулю еще, а там — вы уже и сами справитесь… Не поминай лихом, друг! Надеюсь — свидимся еще на этом свете…
Глава семнадцатая
Куница вскочил с лежанки, словно его что-то ужалило. Сна не было ни в одном глазу, а только еще больше усилилась притаившаяся на время жажда. Тарас бросился к столу, залпом допил из стоявшей на столе кружки остатки кваса, но, не рассчитав шибанувших в нос пузырьков, громко икнул.
— Чего колобродишь? — недовольно проворчал из своего рундука Степан. — Вскакиваешь ни свет, ни зоря… Людей тревожишь. Спи, горе луковое… До утра уж всего ничего осталось… Часа два, не больше. Гм… странно, а петухов я отчего-то не слышал. Видно, крепко спалось… Ну, да ладно… Дай хоть сон досмотреть.
— Сон! — воскликнул казак. — Именно сон!
— Неужто бабушка приснилась? — сообразил догадливый здоровяк.
— Нет, — помотал головой побратим. — Бабушка ко мне сама приходила… Отец приснился!
— Ого! — Степан поднялся и сладко потянулся, хрустя суставами. — М-да… Похоже, больше не уснуть. Ну, рассказывай, что на сей раз объявилось… Какие новые тайны сподобился разузнать?
Куница не обращая внимания на колкость, подсел к побратиму на рундук и уже собрался поведать обо всех новостях, но в этот миг дверь открылась и внутрь комнаты, совершенно бесцеремонно, словно его снаружи втолкнул кто-то невидимый, ввалился здешний староста. Он же — хозяин дома Петр Бобриков.
— Слышу, не спите уже, гости дорогие… — промолвил ворчливо хозяин, словно ранняя побудка была чем-то неприличным, решительным шагом подходя к столу. — Дай, думаю, загляну…
— В общем… да, не спим… — в тон ему ответил Степан. — Не так, чтоб совсем проснулись, но на
