my lonely friend».
Код исторического суицида, заключенный в принципиальном отторжении рефлексии, не оставляет вариантов образу нынешнего в будущем. Дожившие до этого будущего, мы должны иметь мужество признать: вчерашнее, носителями сокровенного знания о котором мы себя числим «по умолчанию», нам не принадлежит. У нас нет универсального кода доступа, отмычки сопричастности. Мы не занимались осмыслением повседневности, предпочитая быть ее тканью.
Поделом нам? Не фокус, кто историю напишет, по-насто-ящему важно лишь то, кем оплачен тираж? Блогосфера как цифровая инкарнация «съезда победителей». Безъязыкость неосознаваема и прикидывается гипертекстом. Стоп. Безъязыкость?
Поэзия не может быть безъязыкой. В основе концентрата «поверхповседневности», составляющего ее жизненную среду, отыщется он, двуединый породитель и порождение смыслов, стройматериал хтонического принципа, цель самого себя. Как насчет попытки обращения к поэтическому тексту в рамках поиска себя вчерашних? Его истолкования, может статься, составят фиксирование кокона коллективного бессознательного, являющего бабочку повседневности.
Башлачев в качестве повода для рефлексии не лучше и не хуже десятков иных текстов. За редким, но весьма показательным отличием. Башлачев в соотнесении с другими демонстрирует нехарактерную для позднесоветского контркультурного дискурса семантическую разносторонность, сосуществуя в классическом самодостаточном качестве поэтического текста и - сугубо прикладном социально-криптографическом. Причем внешние по отношению к самому тексту факторы, вроде биографического, почти не искажают его. Непережитость творческого кризиса оставляет будущим исследователям язык документа, не содержащий позднейших авторских подчисток.
Пограничье как образ трансформирующегося мира полно обнажений потаенного. В его трещинах и норах тикает пульс сакральной преемственности, ясперсовское «осевое время». Пограничность эпохи, которой подлежит Башлачев, ее дуализм, именно такого качества. Переход к новым временам зафиксирован текстом помимо осознания, вне области авторской воли. Неправда, будто бы человечество когда-либо смеялось, осознавая этот переход. Боль от утрат прежних иллюзий чаще всего глушилась обретением новых. «Будьте реалистами, требуйте невозможного». Все так или иначе помнят имена создателей иллюзий, от Мора до Нис-бета, воспринимаемых в рамках европоцентричной культуры прямыми продолжателями «делатитанов Возрождения», результатами которого стала зримая экспансия во внешний мир, начавшаяся эпохой великих географических открытий. Гораздо хуже помнятся имена развенчивавших эти иллюзии.
Башлачев - один из них. Контркультурная революция, находившая тридцать лет назад в России наиболее очевидным способом манифестации рок-музыку, не смогла дать более или менее убедительных ответов на вопрос о механизме исторической интеграции, поставленный башлачевским текстом в повестку дня самим фактом своего существования.
Книга, которую вы держите в руках, задумывалась как сборник материалов к биографии поэта, попытка фиксации среды, так или иначе являвшейся контрапунктом и одновременно адресатом башлачевского текста. В какой мере коллективу авторов удалось решить эту задачу, а в какой она трансформировалась во что-то иное, судить читателю. Хотелось бы, чтобы главным результатом публикации стало даже не введение в оборот новых фактов, оценок и гипотез (задача сама по себе важная с академической точки зрения, но отнюдь не определяющая отношения авторов к фигуре и творческому наследию Башлачева), но - появление площадки для систематизированно углубленного исследования. Исследования, способного хоть в какой-то мере обосновать историческую миссию поколения, а значит - дать шанс не пропасть в складках эпохи всем, что «никогда не простят нам то, что…»
Вряд ли такая задача решится в рамках «народного движения». Успех - категория все-таки системная, почти всегда структурно детерминированная. Следовательно, лучше будет, если «под задачу» удастся создать организацию. Например, Фонд. Он может использовать имя или образ абстрактного понятия, не столь уж это и важно. Он может финансировать свою деятельность самостоятельно или целиком зависеть от внешних источников, это тоже не столь уж важно. Гораздо важнее, чтобы его деятельность оказалась прозрачной и не свелась к раздаче синекур известного рода всяческим «рантье от рок-н-ролла», вот уже несколько десятилетий пытающимся монополизировать контекстуальный дискурс.
Исследование биографического материала и творческого наследия поэта, а также сопровождающая его дискуссия длятся ровно до момента выхода фундаментально откомментированного собрания сочинений. Нет никаких оснований полагать, что уже известные издания Башлачева существенно уступают в объеме реально созданному им корпусу текстов, равно как и обладают аппаратами комментариев, основанными на тщательном текстологическом и биографическом исследовании. Тем интереснее представляется будущее знакомство с точками зрения всех заинтересованных в осмыслении феномена поколения Башлачева. Человека, «закрывшего» рок.
Борис Юхананов Александру Башлачеву в 1986 году: Ты призываешь вернуться к чему-то изначальному? Заново родиться?
Александр Башлачев: Я призываю вернуться, но по спирали. Мы еще даже не родились. То, что мы делаем, это еще не рождение, это эскизы, попытки, макеты.
Марина Цветаева: Чтение - это соучастие в творчестве.
Еще несколько минут, и ты закроешь эту книгу. У меня к тебе вопросы. То, что ты прочитал, как это назвать? Мы попытались взглянуть на личность, жизнь и творчество человека по имени Александр Башлачев глазами самых разных людей, очень похожих друг на друга в чем-то и в чем-то с совершенно противоположными взглядами на очень важное в жизни каждого из нас. Удалась ли нам эта попытка? удалось ли сделать именно то, что мы хотели сделать?
«То, что надо сказать - надо сказать точно. О том, чего нельзя сказать, нужно умолчать» (Витгенштейн). Те из нас (подчеркиваю - из нас), кто по-настоящему ценит поэзию Башлачева… Да разве так надо говорить! Те, кто погиб, как Агеев, едва услышав песни Башлачева, - большинство из них говорят, что не надо пропагандировать Башлачева. Они основываются, сами того не подозревая, на одном из самых основополагающих постулатов великого Витгенштейна! «Если знаешь что-нибудь о Янке или Башлачеве - молчи об этом!»
Для того чтобы решиться говорить о влиянии слова Башлачева на нас, нам пришлось решиться говорить то, о чем в основном предпочитают молчать. Борис Гребенщиков об этом сказал более внятно, чем кто- либо другой: «Безусловно он поднимал пласт, в который я бы и не сунулся… Потому что с этой сырой породой, которую он достал, никто не может справиться, никто не хочет к ней даже подходить».
Какая связь между высказыванием Витгенштейна и тем, что сквозит в самых сильных песнях Александра Башлачева? И тем, о чем говорит БГ? А какая связь между Сократом и Гераклитом? Или между Гомером и Бродским? Перечитываю свой эпилог двухлетней давности и спрашиваю себя: разве это был я? Работа над этой книгой перевернула всю мою жизнь, она стала совершенно другой. Ты пока не знаешь, а ты - совершенно точно знаешь, что до первого опыта соприкосновения с творчеством этого человека ты
