вопрос.
— Задавайте хоть десять, только живее, ибо если господин полковник, то бишь комендант гарнизона, узнает, что я не в окопах, а все еще тут митингую с вами, он сдерет с меня шкуру, а она у меня уже и так содрана не раз. Простите, я не рассказал вам свою боевую биографию, но я это сейчас исправлю. Так вот, я — фельдфебель Карке — все время не вылезаю из окопов. Я пытаюсь, правда, вылезти из них, но судьба- злодейка снова водворяет меня туда. Я окончил школу снайперов в небольшом городке близ Мюнхена. Нас было сто молодчиков, и все мы попали в одну непобедимую дивизию. Но теперь, к сожалению, нет ни той дивизии, ни тех молодцов. Крест за них всех несу я. Я трижды побывал в штрафной роте, дважды — под судом военного трибунала. У меня, как я вам уже говорил, есть верная жена. Она патриотка, шлет нежные письма, которые согревают, но на всякий случай я еще прихватил на голову шаль и рейтузы. Советую и вам сделать то же. Это неплохое дополнение к нежным письмам верных жен. У вас есть жены?
— Есть!
— Любите их, цените. Они, как я уже говорил о своей, великие патриотки. Я не утомил вас своей биографией? Вы не замерзли?
— Нет.
— Прекрасно, что не замерзли, но все же давайте спустимся вон в тот овражек. Там затишнее и больше гарантии от шального снаряда.
Спустились в овраг. Карке протоптал в глубоком снегу дорожку, чтоб ходить перед строем, и продолжал:
— Так вот. В этой войне мы многого достигли. Я теперь национальный герой, а моя Эльза патриотка. Правда, Эльза после отъезда Отто лежит в больнице, бедняжка. Она очень отощала, но я, как любящий муж, послал ей на днях посылку. Только не знаю, успела ли моя посылка улететь или нет. Говорят, что все наши транспортные самолеты благополучно приземлились в обломочном виде. Кстати о посылках. Приказом начальства вам разрешены посылки. Неограниченного размера. На днях мой старый приятель Ганс Любке послал домой свою оторванную ногу и попросил своих родных заспиртовать ее на память. Сам он обещал приехать позже. За оторванную ногу он пошел мстить на резиновом протезе. Однако проклятая мина сорвала его планы. Пока он шел мстить, ему оторвало другую ногу. Словом, посылки вам разрешены. Еще вам разрешен спирт. Каждый день вам полагается по двести граммов спирта, но теперь его трудно достать. У вас случайно не найдется грамм триста? Я чертовски продрог на морозе.
Гуляйбабка толкнул локтем начальника личной охраны:
— Волович, дай ему грамм двести из медзапаса. Волович протянул Карке фляжку:
— Вот, возьмите. И сухарь.
— Благодарю вас, — просиял Карке. — Вы, оказывается, дьявольски хорошие ребята. С такими понятливыми воевать — одно удовольствие. Жаль, что мне вас раньше не прислали. Мы бы с вами наверняка дошли до Кубани и получили по сорок семь десятин. Правда, медальон с ордером у меня сперли. Так я его и не нашел.
Карке прислонился спиной к дубу, запрокинул голову, долго пил, не отрываясь, потом хрустнул сухарем и, повеселев, воскликнул:
— Прекрасный шнапс! Да здравствует шнапс — боевой дух германской армии, который приведет фюрера к победе! Ура! Кстати, вы должны научиться хорошо кричать «ура», ибо вас ждут награды. У меня их уже четыре. Два Железных креста и две медали 'За зимовку в России'. Вы спросите, как я почти перезимовал и не отморозил себе дорогие конечности. Охотно поделюсь опытом. Прежде всего каждому из вас надо запастись женской шалью или на худой конец теплыми дамскими рейтузами. Дамские рейтузы великолепно лезут на голову, плотно закрывают уши, а шаль позволяет укрыть плечи и частично грудь. Но шаль и рейтузы — это еще не путь к медали 'За зимовку в России'. Самое главное раздобыть пару пуховых подушек. Когда мне вручили первую медаль 'За зимовку…', я ходил в пуховых подушках. Одна была на животе, другая на спине, и это здорово спасало меня. Другие закоченели в снегах под Москвой, а я чувствовал себя великолепно и, даже лежа в снегу, распевал песенки. Так что не зевайте, запасайтесь подушками, шалями и рейтузами. Только боже упаси думать, что обо всем этом позаботится фюрер и все это пришлет вам в коробочке… через интендантство. Нашим великим фюрерам некогда ломать голову о пуховых подушках и дамских рейтузах. Они думают о великих сражениях. Рейтузы же, подушки и прочая обогревающая чепуха — это дело рук нашего брата. Если вам не удастся раздобыть подушки, то на худой конец запасайтесь перинами. Я лично видел под Москвой одного военнослужащего в перине. Он прорезал в ней дырки для головы, ног и так и отступал до самых Сухиничей. Ему тоже была положена медаль 'За зимовку в России', но он, бедняга, ее не успел получить. На высоту, которую он оборонял, ворвались лыжники противника, и великолепно зимующий был распорот штыками вместе с периной.
Карке, шагая взад-вперед по тропинке, что-то промурлыкал бодрое и, остановясь, поколупал в носу.
— О чем это я хотел вам рассказать еще? А, да! О спирте. Так вот. На станции Калуга мы захватили цистерну со спиртом. Послали одного наверх с фляжками, но он слишком перепил и упал в цистерну. Тогда мы продырявили цистерну из автоматов и улеглись под нее, как поросята под свинью. Спирт сам тек нам в рот, оставалось
только закусывать. Великолепно было! Вся рота во главе с нашим одиннадцатым командиром роты под брюхом цистерны лежала. Так мы ее сосали каждую ночь, а на день, чтоб цистерну не обнаружило начальство и не конфисковало для «особых» нужд германской армии, дырки затыкали. Короче, благодаря этой цистерне мы держали оборону дольше всех. Выкурили нас оттуда русские лыжники, и мы очень сожалели, что нам не удалось вылакать весь спирт. К чему я об этом говорю? А к тому, что если кому-нибудь из вас попадется на глаза такая чудесная дойная «корова», боже упаси, не стреляйте по ней, вызовите меня, и я сам распоряжусь, сколько дырок в ней нам сделать. Иначе нас сомнут, разорят, и нам не видать шнапса, как своих верных жен. Но прежде чем думать о дырках в цистерне, каждому из нас надо подумать о дырке в собственной голове. Но не пора ли нам отправиться на аэродром и окопаться? Я смотрю, вы тут слишком меня заговорили.
— А на мой вопрос вы так и не ответили, — сказал Гуляйбабка.
— Вопросы на том свете, — ответил Карке. — А на этом я назначаю вас своим помощником. Выйдите из строя и ведите роту.
— Куда, господин фельдфебель?
— В котел. Я слышу, там стало еще «веселее».
— А вы куда же?
— Я пойду следом и буду командовать с хвоста, — ответил Карке. — Вы женаты?
— Нет еще.
— Тогда, конечно, вам лучше находиться в голове колонны. Плакать о вас некому. А у меня верная жена. Я лучше потопаю в хвосте.
Вдоль русла реки Гуляйбабка вывел колонну на окраину города, подозвал Трущобина, Воловича, Чистоквасенко.
— Что будем делать, хлопцы? К своим нам выходить нельзя. Не было на это разрешения. Нас ждут Брянские леса.
— Да, но как нам туда прорваться? — вздохнул Волович. — Мы же сидим в котле. Нас свои же перещелкают.
— Я думаю, фашисты вырвутся из котла. Ослаб натиск наших войск, главные силы, видать, не подошли. Снега…
Появился изрядно отставший Карке.
— Есть удручающая новость, — сказал он, пританцовывая. — Посланный нам на выручку генерал Хуб, который вчера прислал радостную телеграмму 'Я вас выручу', только что передал, что пробиться к нам, увы, не смог. У него чего-то не хватило. Но хныкать нечего. Не все потеряно. У нас в котле оказался какой-то очень важный генерал. Он ищет сильную боевую единицу, чтоб двинуться с ней на прорыв. Так что эта честь может выпасть нам, нашей непобедимой группе.
— Почему именно нашей? — спросил Гуляйбабка.
— А потому, что помимо вас тут не осталось ни одной толковой роты. Окраину Сухиничей обороняет разная шантрапа, начиная от штабных писарей и кончая ездовой братией. Вообще нас могут кинуть и на
