Не охотник до шишек и самый крупный из наших дятлов — желна. Черный, с красной шапочкой на голове, он величиной почти с ворону.
Звонко крича «трюю-трюю», желна перелетает с дерева на дерево и долбит кору. Она так сильна, что сдирает метровые куски коры. Груда обитой коры, щепок, обрывков мха и лишаев — следы работы желны. Небольшую сухую елочку она превращает в кучу обломков.
Найдя в дупле рой диких пчел, желна не успокоится, пока не доберется до них.
На пасеках птица в щепки разносит ульи.
В поисках крупных муравьев она разбивает даже пни.
Желна и пестрые дятлы — древесные птицы. Зеленого дятла можно назвать земляным дятлом: чаще его увидишь на земле и почти всегда занятым одним и тем же делом — разрыванием муравейника. Его главная еда — муравьи. Зеленый дятел не просто разрывает муравейник: он роет в нем глубокие ходы, добираясь до личинок и куколок.
Отличие трехпалого дятла от прочих заключено в самом названии этой птицы — «трехпалый». У дятлов четыре пальца: два направлены вперед, два — назад. У трехпалого их только три. Но трехпалый ловко лазает по стволам. Этот дятел — прилежный долбильщик деревьев и за зимний день успевает содрать кору с большой ели.
Разнообразны дятлы. Они заселяют не только тайгу и большие леса черноземной полосы. Дятлы есть и в степных лесках, и в горах, и даже в зарослях саксаула в среднеазиатских пустынях.
Дятлы — полезные птицы, уничтожающие вредных насекомых, живущих под корой и в древесине. Здоровое дерево дятел не тронет: здесь нет для него добычи.
Как-то в середине лета я бродил по лесу. К вечеру я вышел на берег небольшого лесного озера. Кучки комаров-толкунчиков танцевали над водой, большие стрекозы, словно аэропланчики, носились в воздухе. Лягушка пробовала квакать — то начинала, то сбивалась.
Тихо было на озере. Рыбки-малявки поплескивались в воде, упорно чирикала какая-то пичужка, шмель жужжал в траве. Солнце чуть краснело между деревьями.
Невдалеке, в зарослях кустов, я заметил человека.
Что он здесь делает? Рыбу удит? Нет, это не рыболов.
Я потихонечку пошел в сторону кустов. Тот, кого я было принял за рыболова, увидел меня и что-то пробормотал. Я — ближе…
— Эх, носит вас тут!.. — слышу я.
«В чем дело? — думаю. — Чем он недоволен?»
Подошел все-таки…
Сидит в кусте, словно прячется от кого.
— Здорoво, — говорю.
— Угу, — буркнул он. И не смотрит на меня.
И тут только я увидел, что от него тянется тонкая бечевка, тянется к кучке хвороста, сложенного у самой воды.
— Ловишь что?
— Иди-ка ты своей дорогой… Или уж садись тут со мной. И сиди — не дыши.
Подумал я и полез в куст. Улегся под кустом и смотрю, стараюсь понять, что ловит этот сердитый дядя.
У самой воды хворост наложен как-то по-особенному. Видно, что нарочно его так уложили. И веревочка туда, к хворосту, тянется.
Я понял: это он птицу какую-то на «водяном точке» сторожит, поймать хочет.
Вы не знаете, что это за штука «водяной точок»? Это нехитрая вещь. Летом, в жару, птица летит к воде, особенно к вечеру. Пьет, купается иногда. Вот тут-то ее и сторожат — ловят. На воде или около нее ставят небольшую сеть, а кругом хворост укладывают с таким расчетом, чтоб птица к воде обязательно через сеть пошла. Она подойдет под сеть, а ее — хлоп! — и поймают.
— Кого ловишь? — спрашиваю потихоньку.
— Дрозда черного, — отвечает. — Ух и дрозд!
— Хорош?
— Лучше и не бывает! Как засвистит — все отдай, мало… А тут как-то слыхал я… Пустил он это свое «плыть-плыть-плыть»… Сердце упало — как пустил… Один он тут… По весне-то не пришлось мне его взять… Теперь возьму… Хорош… Редкий дрозд… — Словно сам с собой разговаривает. На меня и не смотрит.
— И давно сторожишь его?
— Четвертый вечерок сегодня пошел.
— Не летит?
— Летит, да… вот вчера совсем было пошел, да белка завозилась, шишку уронила… Улетел… Ну, да будет он мой. Неделю просижу, а свое возьму!
Лежим мы рядом и смотрим-слушаем. Пеночка попискивает в соседнем кусту, дятел где-то стукнул раз-другой. Мышь пробежала чуть не по ногам.
«Дззззззззззз…»
Комар на ухо сел. Сгони его попробуй. Рукой шевелить нельзя: как раз дрозда спугнешь. Кусай, комар, твое счастье сегодня!
— Слышишь? — толкнул меня локтем сосед. — Слышишь? Он…
Ничего-то я не слышу, а глаза соседа загорелись, даже рука дрогнула и к веревочке от сети потянулась.
И вдруг я услыхал.
«Дикс-дикс… Дикс-дикс-дикс…»
Мелькнуло что-то среди елок. Дрозд? А может, показалось… Нет… там, в елках, и закричал.
Замер мой сосед. За веревочку ухватился и лежит не дышит.
— Не шевельнись… не шелохнись… умри на месте… — шепчет он. И я вижу, как дрожат его губы. — Близко уж совсем.
«Дикс-дикс… Дикс-дикс-дикс…»
Манит дрозда вода, а боится… Осторожная птица этот черный дрозд! Все больше по кустам, по ельнику. На открытое место не пойдет сразу.
С куста на куст перелетает дрозд. Все ближе к воде.
Хрустнула ветка. Насторожился дрозд. Замер мой сосед. Неужели улетит?
«Дикс-дикс-дикс? Дикс-дикс-дикс?»
Точно спрашивает: кто там? Кто идет? Что случилось?
Беспокоится дрозд. В одну сторону поглядит, в другую посмотрит. И все покрикивает.
— Что за история? — шепчет сосед. — Кто там еще его пугает?
«Дикс-дикс-дикс! Дикс-дикс-дикс…»
Толкутся комары над водой, шуршат крылья стрекоз, квакает лягушка. Сыростью тянет от воды. И мы двое — в кусту. Уставились в одну точку — на черного дрозда — и мерим глазами: далеко ли еще ему до сети. Две точки — дрозд и сеть. Скоро ли они сойдутся в одну? А сойдутся — хлопнет сеть.
Дрозд, лети скорей! Мы устали ждать!
«Пюииииииить!» — пискнула и взлетела пичужка. Вздрогнул сосед, вздрогнул я, завозился- забеспокоился дрозд. Все трое насторожились.
Повел я глазами кругом и…
Ах, что я увидал! Там, сзади нас, в лесу. Только бы сосед мой не шевельнулся, не увидал. Да нет. Он замер — ведь дрозд у самой сети. Не до леса теперь моему соседу.
А там в лесу…
Что дрозд! Пусть десяток дроздов запрыгает около сети — что мне до них! На сотню самых черных- расчерных дроздов не променяю я того, что увидал позади.
Там, среди густой заросли кустов, среди елок и папоротников, там, в потемневшем вечернем лесу…
