Андрей хотел было сказать, что до недавнего времени знал в Весьегонске каждый переулок, даже каждый проходной двор, но только поблагодарил за ценную справку.
Он вышел из конторы в раздумье. Ждать — поджидать было не в его характере. Да и времени было у него не так уж много. Москва не выходила у него из головы. Как там? Нет ли новостей в отношении экспедиции? Не возникло ли в высокой инстанции непредвиденных затруднений? Сумеют ли с ними справиться Леша и Степан Иванович?
В конторе говорили, кажется, о деревне Поморье? Лиза, возможно, заедет туда из Перебор — в поморьинском колхозе живет у нее престарелый дед.
Андрей подумал-подумал, посердился на Лизу, которая приглашает людей в гости, а сама исчезает в неизвестном направлении, и махнул в Поморье.
Часть пути он проделал на попутной машине, а у развилки шоссе сошел с грузовика, решив сократить расстояние и пройти к колхозу напрямик, берегом.
В Весьегонске ему довольно точно объяснили маршрут: “Все по столбам да по столбам — и дойдете”.
Железные столбы-великаны шагали навстречу Андрею. Собранная вместе вода Волги, Шексны и Мологи вертела турбины на гидростанции в Переборах, а электроэнергия, переданная оттуда по проводам, питала окрестные заводы, фабрики и колхозы.
Да, сбиться с дороги было мудрено.
А вскоре нашелся и попутчик — мальчишка лет двенадцати, поморьинский пионер. Он возвращался из Весьегонска, куда его посылали отправить заказное письмо в Москву, в Сельскохозяйственную академию. Мальчишка был очень горд своим поручением.
Они быстро шли по тропинке вдоль берега, то приближаясь вплотную к воде, то удаляясь от нее и ныряя в высокие хлеба. День был безоблачный, жаркий. Море лежало рядом, светлое, ослепительно яркое, даже как будто немного выпуклое, словно линза.
Вдруг в кустах у воды Андрей увидел притаившегося зайца.
Андрей не был охотником, на мысе Челюскин не раз осуждал меня за излишний охотничий пыл. Но день на берегу моря был так хорош, что внезапно моего друга охватило совершенно мальчишеское желание побеситься, поорать, побегать, — желание, которое иногда охватывает даже самых подтянутых, строгих с виду людей.
— Го-го-го! — закричал суровый гидрограф и со всех ног кинулся к зайцу.
За спиной раздался предостерегающий возглас, но Андрей уже кубарем катился с пригорка.
Он тотчас же вскочил на ноги. Что это? Земля качнулась под ним!.. Он сделал несколько неуверенных шагов. Еще толчок… Второй!.. Землетрясение?
Андрей вскинул глаза к верхушкам елей и сосен. Они раскачивались, словно от ветра, хотя поверхность моря была зеркально-гладкой.
Тут только мой друг заметил, что стоит в каком-то странном, мертвом лесу, точнее — подлеске. Вокруг торчали голые, с обломанными ветками низенькие стволы, много деревьев полегло. На елях еще осталась часть хвои, но была она какого-то желтоватого, неживого цвета.
Пожар прошел здесь? Или то был бурелом?..
Андрея сердито потянули за рукав. Он оглянулся. Рядом стоял пионер с озабоченным лицом.
— Я же кричал: остров, остров! — говорил он быстро. — А вы бежали за русаком, не послушались… Руками русака хотели поймать или как?
— Какой остров?
— Да пловучий же остров! Сами разве не видите?
Андрей осмотрелся с изумлением. Пригорок, на котором они только что стояли, медленно удалялся. Между мертвым лесом и полем пшеницы сверкнула полоска воды. Она делалась все шире и шире.
Андрей инстинктивно рванулся назад, к удалявшемуся берегу.
— Э, нет, дядя, лучше стойте на месте! — строго сказал пионер и придержал Андрея за рукав. — Тут такие окна бывают в земле, вроде проруби, туда провалишься — и под воду…
Оказалось, что мертвый лес, в котором они находились, еще неделю или две, а может быть, и месяц назад был дном нового, Рыбинского моря.
При затоплении междуречья Молога — Шексна закрыто было много торфяников. Спустя некоторое время они начали всплывать на поверхность с оставшимися на них, повалившимися, как после бури, кустами и деревьями, а также торчавшими из-под толстого слоя черной земли корнями. Площадь некоторых пловучих островов достигает десяти, даже пятнадцати гектаров. Ветер носит их по морю, прибивает к берегу. Вначале прибрежные жители, особенно бабы и девчонки, пугались, когда из воды внезапно появлялись голые деревья, опутанные водорослями, как утопленники, но потом привыкли. Мало ли чудес совершается на Рыбинском море!..
Все это поморьинский пионер рассказал почти скороговоркой, то и дело осматриваясь по сторонам.
В начале Андрей решил, что его спутник воображает себя капитаном корабля, которому ветки деревьев заменяют паруса. Однако выяснилось, что пионер озабочен безопасностью его, Андрея.
— Не бойсь, бойсь, — приговаривал он, заметив, что Андрей смотрит на него, и считая, по-видимому, что приезжий боится утонуть. — Нас скоро ветер к берегу прибьет. Я здешний ветер хорошо знаю… А коли и не прибьет, — добавил он после некоторого раздумья, — так поморьинские рыбаки снимут. Они вон за тем мыском сети ставят…
Путешествие на торфянике, всплывшем со дна, было непродолжительно и обошлось без неприятностей. Минут через сорок пловучий остров, обогнув мысок, остановился у берега, в двух или в двух с половиной километрах расстояния от Большого Поморья.
Когда-то оно называлось Поречьем, потому что стояло на берегу реки Мологи. В те времена деревня насчитывала не более двух десятков изб. Если придерживаться старой терминологии, это даже была не деревня, а посад. Здесь не было обязательной принадлежности деревни — улиц. Все избы выстроились в один ряд.
И вот из Весьегонска приехали строители и трактористы.
— Подхватили тракторы нашу деревню — и в поле, — с восторгом рассказывал спутник Андрея. — Оглянуться не успели — уже на новом месте живем! И сады возле изб, и деревянные тротуары настилают…
Тогда, по словам пионера, переселили сюда крестьян из ближайших деревень, предназначенных к сносу в связи с затоплением: из Голодаевки, Комашни и Мокрого лога. Население Поморья (Поречья то ж) сразу утроилось. Деревню стали именовать не просто Поморьем, а Большим Поморьем.
Во всем чувствовалась особая красота — зажиточности и порядка. Общественные постройки сведены были в одно место. Возле каждого дома зеленел сад. Вдоль улиц проложены были аккуратные деревянные тротуары.
И эта работа была выполнена Лизой на совесть.
У самой воды рыбаки тянули сеть, в которой сверкали серебряные блестки. Под вечер рыба, видно, шла хорошо. Пионер, озабоченно поправив галстук, зашагал к рыбакам по высокой траве.
— Вот вам квитанция, Филипп Лукич, — сказал он. — Утром, как вы сказали, так и отправил… А это вот со мной… Приезжий гражданин из Москвы…
Андрей поспешил объяснить цель своего прихода.
Оказалось, что Лизаветы Гавриловны, (лица, по-видимому, очень уважаемого), нет в Поморье: сегодня утром отбыла на колхозном грузовике в Переборы. А дед ее действительно проживает в колхозе.
— Деда вам представим. Это у нас мигом, — бодро сказал председатель колхоза.
— Ну хоть бы деда, — растерянно ответил Андрей, думая про себя, что дед ему решительно ни к чему.
Присев на одну из перевернутых лодок, Андрей угостил хозяев московскими сигаретами. Покурили, распробовали, сказали, что хороши, но слабоваты. Мало-помалу разговорились.
