Медики шутят, пока молчит сирена

обстоятельствами освобождения из «шарашки» в 1944 г.

К нему в камеру вдруг явился комиссар НКВД 2-го ранга (примерно генерал-полковник), разговаривал вежливо, сказал, что принято решение о его досрочном освобождении. Спросил, куда его отвезти на машине. Зильбер ответил, что к З. В. Ермольевой. Необычность всех этих обстоятельств, как пишет сам Зильбер, объяснялась приблизительно так.

«Утром мать моей жены <сама жена и дети Л. A. находились в немецком плену> передала в Кремль письмо виднейших ученых страны, адресованное Сталину. Первыми его подписали главный хирург Красной Армии Н. Н. Бурденко и вице-президент АН СССР Л. А. Орбели <среди подписавших была и З. В. Ермольева>. Этот акт требовал немалого мужества.[28] <…> Поразительна была быстрота реакции. Письмо передали в Кремль в 10 часов утра 1 марта, а в тот день в первом часу ночи меня освободили. < …> Все это укрепило меня в мысли, что Сталин лично распорядился о моем освобождении. Однако много лет спустя я узнал, что это не так. Письмо столь видных ученых произвело переполох в руководящих кругах тогдашнего НКВД. Не знали, вероятно, как будет реагировать на него И. В. Сталин: а вдруг им достанется за арест. Вот и решили освободить, не передавая письма Сталину. Эту версию мне потом сообщил один из военных прокуроров, близко знакомый с моим делом».

Зильбер, 1988

* * *

Зильбер не боялся рубить правду о лысенковцах. В частности, о микробиологе Бошьяне выразился так:

Полуграмотный ветеринарный микробиолог Г. М. Бошьян решил перевернуть основы микробиологии. Путем манипуляций, которые немедленно были засекречены и охранялись как важнейшая государственная тайна, он якобы сумел превратить бактерии в вирусы, а вирусы — в кристаллы, вирулентные формы — в авирулентные и наоборот. Он ухитрился выделить живых микробов из формалинизированных и прокипяченных вакцин <…> и даже «опроверг» опыты Л. Пастера. <…> В этой ловко закрученной афере было все, что требовалось по тем временам, чтобы сделать себе имя: великое открытие; критика иностранца (Пастера); результаты, полученные на основе диалектического материализма; практические рекомендации: прививки — это вредительство, они «обсеменяют» население возбудителями заразных болезней <…>. В августе 1949 г. началась проверка теории Бошьяна. К февралю 1950 г., несмотря на все усилия автора, доказать ее не удалось. Л. А. Зильбер, П. Ф. Здродовский, В. Л. Троицкий категорически отрицали «теорию Бошьяна». <Обращаясь к В. Д. Тимакову, директору объединенных институтов бактериологии, эпидемиологии и инфекционных болезней, Л. А. Зильбер сказал:> «Владимир Дмитриевич, я отказываюсь далее заниматься этими с позволения сказать опытами. Наука прощает ошибки, но не терпит обмана!»

Тихонова, 1990. С. 109–111

Пересказ эпизода с вербовкой в КГБ микробиолога Г. И. Абелева (род. 1928)[29]

Где-то около 1957 г., когда Гарри Израйлевич Абелев работал в НИИ эпидемиологии и микробиологии им. Н. Гамалеи Минздрава СССР вместе с Л. А. Зильбером, его вызвал начальник спецотдела Института Н. А. Мещеряков. Он провел Абелева в заднюю комнату своего помещения и там оставил его наедине с неким «штатским человеком лет 45–50, сотрудником Минздрава СССР — Хрипко». Ранее Абелев не раз встречал в министерстве этого Хрипко. Здесь он очень любезно стал расспрашивать о работе и жизни, напирая все время на небольшую зарплату Г. И. Абелева и стесненность жилищных условий. Абелев отвечал, что зарплата теперь уже большая, 1750 р. как у кандидата наук, младшего научного сотрудника (до реформы 1961 г.), квартира тоже большая, двухкомнатная, и что все хорошо. Тогда Хрипко стал хвалить Зильбера, его исключительно важные работы. Он открыто сказал, что является сотрудником КГБ и что в КГБ внимательно следят за этими работами, хотят их поддержать. Они нуждаются в правильной и совершенно объективной информации о Л. А. и рассчитывают на Абелева как на преданного сотрудника Зильбера, который должен помочь им, а тем самым и ему. Абелев от всего отказывался, говорил, что никакой информации, кроме всем известной, у него нет. Он также упирал на психологию своей личности, говоря, что не может хранить тайны, жить двойной жизнью, что это будет его тяготить и т. п.

Хрипко возражал, что собеседник его неправильно понимает, напрасно нервничает и что они еще вернутся к этой теме. Так эта встреча ничем и не кончилась. Прямо от Хрипко, в большом возбуждении, Абелев помчался к Л. А. Зильберу и все рассказал ему, предупредив, что сам-то он категорически отказался от сотрудничества с КГБ, но наверняка они найдут кого-то еще для слежки за ним.

«Л. А. отнесся ко всему этому чрезвычайно спокойно. Он объяснил мне <Абелеву>, что все это очень обычно и что зря я так серьезно к этому отношусь. Сказал, что они могут вызвать меня даже на Лубянку и грозить не выпускать, пока не дам согласия. Но если твердо отказаться с ними сотрудничать, то, в конце концов, отстанут».

В марте 1970 г. к Г. И. Абелеву начал заходить «куратор» института по линии КГБ, осуществляющий надзор за режимом в институте, молодой человек, вполне вежливый и уважительный. Он представился официально как В. М., показал свое удостоверение. В. М. объяснил, что нашу лабораторию часто посещают иностранцы, и поэтому он должен быть в курсе этих посещений, проверять, все ли у нас проводится по инструкциям, знать, нет ли у нас в этом отношении каких-либо трудностей или нежелательных происшествий. При этом он был очень любезен. «В таких посещениях, — объяснил он, — ничего необычного нет: обычный контроль со стороны КГБ, не выходящий за пределы режима института».

Но вот однажды он сказал, что его начальник, шеф районного КГБ, слышал много хорошего о Г. И. Абелеве и хотел бы лично познакомиться. Абелев пишет, что это его сразу насторожило. Он перешел с куратором на сугубо официальный тон, сказал, что не видит никакой необходимости в личном знакомстве с начальником районного КГБ. Он пояснил, что все режимные вопросы, включая прием иностранцев в институте, находится в ведении В. М., что в случае непредвиденных событий Абелев сам поставит его в известность.

«Но В. М. продолжал настаивать, говорил о помощи в работе, о большом весе его начальника, который был полковником, депутатом Моссовета, его интересе и расположении ко мне <Абелеву>. Тогда я довольно прямо сказал В. М., что обязан сотрудничать с ним в пределах вопросов, предусмотренных соблюдением институтских инструкций, но ни на что большее не пойду и поэтому не хочу встречаться с его начальством».

В. М. сразу понял Абелева и начал его переубеждать. Зачем им нужно привлекать таких ученых, когда стоит им только кликнуть, и они будут иметь в институте сколько угодно «сотрудников». В. М. сказал, что с Абелевым им просто интересно и важно обсуждать вопросы международного сотрудничества. Это могло бы в будущем помочь и самому Гарри Израйлевичу. Но раз Г. И. не хочет встречаться с начальником КГБ по району, то они не будут на этом настаивать. На этом беседа закончилась. Тем не менее через несколько месяцев В. М. привез в институт своего шефа В. В.

«Он был очень любезен и начал с обильных комплиментов в мой <Абелева> адрес, благодарностей за приезд и извинений. Затем начал объяснять, как трудно им ориентироваться в международных контактах, как сложно отличать настоящих ученых, с которыми надо сотрудничать, от засылаемых агентов, что здесь без помощи самих ученых они разобраться не могут, а они должны способствовать контактам, облегчать въезд в нашу страну настоящим ученым и т. д. Поэтому наши ученые должны понимать, какую нужную работу делает КГБ, и помогать им там, где их компетенции не хватает. Я же много ездил, знаю людей в своей области, и поэтому-то он и хотел со мной познакомиться».

Г. И. Абелев отвечал, что все это понимает; что сотрудничает их коллектив только с настоящими учеными, которых знает уже много лет по работам и лично; что все они очень хорошо расположены к нашей науке, много делают для ее популяризации на Западе, для установления контактов, что обо всем этом он уже говорил В. М. и всегда готов помочь в этом.

В. В. казался очень доволен тем, что Г. И. Абелев понимает важность их работы и уважает ее, что они легко нашли общий язык. Далее он подчеркнул, что общение с иностранными учеными не так просто, что это представители вражеской страны, у них свои интересы, что всем им дают задания их разведки, что мы (КГБ) должны это выявлять, а без помощи наших ученых этого не сделать, и что у нас есть своя сеть за