Зато катер облегчен! Как-никак две торпеды весили более трех тонн. Командир прав. Лучше остаться на плаву без торпед, чем утонуть вместе с торпедами…
Шубин озабоченно огляделся.
Неподалеку островок, на который высаживали Мезенцеву. Безыменный. Необитаемый. По крайней мере, был необитаемым.
Подбитый катер «проковылял» еще несколько десятков метров и приткнулся у крутого берега.
Мысленно Шубин попытался представить себе очертания острова на карте. Кажется, изогнут в виде полумесяца. От материка отделен нешироким проливом. Берега обрывисты — судя по глубинам.
Ну что ж! Рискнем!
— Боцман! Швартоваться!
Но, едва моряки ошвартовались у острова, как мимо очень быстро прошли три «шюцкора».
Пришлось поавралить, упираясь руками и спиной в скалу, придерживая катер. «Шюцкоры» развели сильную волну. На ней могло ударить о камни или оборвать швартовы.
Через две или три минуты «шюцкоры» вернулись. Они застопорили ход и почему-то долго стояли на месте.
Боцман пригнулся к пулемету. Шубин замер подле него, предостерегающе подняв руку. Два матроса, вычерпывавшие воду из моторного отсека, застыли, как статуи, с ведрами в руках.
Шурка зажмурился. Сейчас включат прожектор, ткнут лучом! Рядом зевнул радист Чачко.
До моряков донеслись удивленные, сердитые голоса. На «шюцкорах» недоумевали: куда девались эти русские?
Конечно, нелепо искать их в глубине шхерных лабиринтов. Подбитый катер, вероятно, все-таки сумел проскользнуть незамеченным к выходу из шхер.
Заревели моторы, и «шюцкоры» исчезли так же внезапно, как и появились.
Ф-фу! Пронесло!
— Живем, товарищ командир! — сказал боцман улыбаясь.
Но Шубину пока некогда было ликовать.
— На берег! — приказал он. — Траву, камыш волоки! Ветки руби, ломай! Да поаккуратней, без шума. И не курить мне! Слышишь, Фаддеичев?
— Маскироваться будем?
— Да. Замаскируем катер до утра, вот тогда и говори: живем, мол!
Он остановил пробегавшего мимо юнгу:
— А ты остров обследуй! Вдоль и поперек весь обшарь. По-пластунски, понял? Проверь, нет ли кого. Вернись, доложи.
Он снял с себя ремень с пистолетом и собственноручно опоясал им юнгу.
Матросы быстро подсадили его. Шурка пошарил в расщелине, уцепился за торчащий клок травы, вскарабкался по отвесному берегу.
— Поосторожнее, эй! — негромко напутствовал боцман.
— А вы не переживайте за меня, — ответил с берега задорный голос. — Я ведь маленький. В маленьких труднее попасть.
— Вот бес, чертенок! — одобрительно сказали на катере.
Пистолет гвардии старшего лейтенанта ободряюще похлопывал по бедру.
Юнга очутился в лесу, слабо освещенном гаснущими «люстрами». Бесшумно пружинил мох. Вдали перекатывалось эхо от выстрелов. Ого! Гвардии лейтенанта Князева провожают до порога, со всеми почестями — с фейерверком и музыкой.
Гвардии старший лейтенант уйдет завтра не так — поскромнее. Шурка понял с полунамека. Важно отстояться у острова. Тщательно замаскироваться, притаиться. Втихомолку в течение дня исправить повреждения. И следующей ночью, закутавшись, как в плащ, во мглу и туман, выскользнуть из шхер.
Дерзкий замысел, но такие и удаются гвардии старшему лейтенанту.
Только бы не оказалось на острове фашистов!
Шурка постоял в нерешительности, держа одну ногу на весу.
Он очень боялся змей, гораздо больше, чем фашистов. Сейчас весна, змеи оживают после зимней спячки.
Он ясно представил себе, как опускает ногу на мох и вдруг под пяткой что-то начинает ворочаться. Круглое. Скользкое. Б-рр!
Потом ему вспомнилось, как командир объяснял про страх:
«Если боишься, иди не колеблясь навстречу опасности! Страх страшней всего. Это как с собакой: побежишь — разорвет!»
А Шурка спросил с удивлением:
«Вы-то откуда знаете про страх, товарищ гвардии старший лейтенант?»
«Знаю уж», — загадочно усмехнулся Шуркин командир.
Юнга сделал усилие над собой и нырнул в лес, как в холодную воду.
Что-то чернело между стволами в слабо освещенном пространстве. Громоздкое. Бесформенное.
Валун? Дот?
Шурка вытащил пистолет из кобуры. Ощущая тяжесть его рукоятки, как пожатие верного друга, он приблизился к черневшей глыбе. Нет, не дот и не валун. Сарай!
Осмелев, провел по стене рукой. Жалкий сараюшка, сколоченный из фанеры!
Юнга подобрался к двери, прислушался. Внутри тихо. Он толкнул дверь и шагнул через порог.
В сарае пусто. У стен только лотки для сбора ягод — с выдвинутым захватом, вроде маленьких грабель. Летом в шхерах столько земляники, брусники, черники, клюквы, что глупо было бы собирать по ягодке.
В углу стоят большие конусообразные корзины. В таких перевозят на лодке скошенную траву.
Ну, ясно: остров необитаем!
Выйдя из сарая, Шурка удивился. Почему стало темно?
А! Фашисты «вырубили» верхний свет. Это, конечно, хорошо. Но под «люстрами» было легче ориентироваться.
Вокруг, пожалуй, даже не темно, а серо. Деревья, кустарник, валуны смутно угадываются за колышущейся серой занавесью.
Только сейчас Шурка заметил, что идет дождь.
С разлапистых ветвей, под которыми приходилось пролезать, стекали за воротник холодные струйки. Конусообразные ели и нагромождения скал обступили юнгу. Протискиваясь между ними, он больно ушиб колено, зацепился за что-то штаниной, разорвал ее. Некстати подумалось: «Попадет мне от боцмана».
То был «еж», злая колючка из проволоки. Полным-полно в шхерах таких проволочных «ежей», куда больше, чем их живых собратьев.
Фашисты, боясь десанта, всюду разбрасывают «ежи» и протягивают между деревьями колючую проволоку.
Шурка остановился передохнуть.
Тихо. Рядом приплескивает море. С влажным шорохом падают на мох дождевые капли. Изредка какой-то особо старательный либо слишком нервный пулеметчик простукивает для перестраховки короткую очередь. Впрочем, делает это без увлечения и опять словно бы задремывает.
Вскоре юнга пересек остров в узкой его части. Людей нет. Ободренный, он двинулся — по-прежнему ползком — вдоль берега.
Вдруг испуганно отдернул руку! По-змеиному в сухой траве извивалась проволока. Не колючая проволока. Провод!
Этот участок берега минирован!
Юнга шарахнулся от провода. Гранитные плиты были гладкие, скользкие. Он оступился и бултыхнулся в воду!
