Все так же молча, Соболев провел пальцами по ее запястью, стирая грим, и понял, что у него глаза застилает красной пеленой от внезапно вспыхнувшего гнева. Другого, не такого, как мучил его всю эту ночь. И злоба, дикая, безумная злоба, стала совсем иной.
На ее руках было много этого дурацкого крема. Слишком много. А еще, под этими маслянистыми слоями, которые он растер, отчетливо проступили багровые полосы.
Господи! Ее связывали, и явно не шелковыми платками. Это следы шнура или веревки.
— Уйди. — Карина попыталась отойти.
— Сними платье. — Велел Константин, не пустив ее, и сам не узнал свой голос.
Внутри бушевало сколько, что приходилось собрать всю волю в кулак, чтобы что-то не раскрошить или не сломать.
— Зачем? — Карина вскинула голову и поморщилась, посмотрела на него, наверное, пытаясь своей волей бросить вызов.
Но Костя на это не повелся. Даже не заметил. И не отвел глаз от ее рук. Он физически не мог смотреть на ее лицо. Ради их общего спокойствия. При виде разбитых губ и огромного синяка на скуле Карины, у него ломило челюсть. И внутри разгоралось бешенство. А он хотел разобраться во всем. Полностью.
— Сними его! — Сквозь зубы повторил он.
Разбитые губы Карины вдруг скривились в пародии на ухмылку.
— Похоже, я ошиблась, да, Костя? Ты — такой же. Тебя это, тоже, заводит? — Прохрипела она, и вдруг закашлялась.
На ее губе выступила кровь.
Его выдержка билась в агонии, но еще держалась.
Он сам себя не узнавал, но сейчас это, черт возьми, не играло никакой роли.
Протянув руку, Соболев очень осторожно вытер пальцами кровь с ее губ. Карина всхлипнула.
Константин промолчал. Глубоко вздохнул, не дав себе воли высказать то, что хотелось в ответ на ее замечание. И взявшись за ворот двумя руками, резко рванул, до подола разорвав это треклятое платье, осточертевшее ему еще вчера в холле.
Даже ругательства на ум не шли.
Карина почти не отреагировала на то, что он сделал. Только едва вздрогнула. Это было не нормально. Но Константин не мог сосредоточиться, чтобы подумать об этом.
— И почему вы все только и можете, что рвать, ломать? — почти безразлично спросила Карина. — Только рушите все.
Она попыталась отойти, забрать у него обрывки ткани. Однако Соболев не смог разжать пальцы. Он смотрел на ее тело, а в голове только и крутилось, что «Господи!», и вовсе не от возбуждения.
Синяки, их было слишком много, даже для тех, кто любил «пожестче». Слишком. Для такого количества, для появления таких синяков — ее должны были просто на просто бить. Целенаправленно и осознанно.
— Кто это был? — Потребовал от ответа.
— Какая разница? — Спросила Карина и пожала плечами. Но тут же сдавленно охнула, схватившись за ребра. Там расплылся огромный лиловый кровоподтек. — Какая тебе разница? — Повторила она тише. — Уходи.
Карина отвернулась и, видно поняв, что бесполезно прикрываться лоскутами, позволила тем упасть на пол. Она осталась только в чулках и белье. Но ему сейчас было не до того, чтобы обращать на такое внимание.
Константин закрыл глаза и постарался убедить себя, что ничего не видит. Иначе просто не представлял, как справится с яростью, которая раскалывала голову.
Он просто осознать не мог, как кто-то посмел такое сделать? Как?
Как посмел сделать такое с…ней? С Кариной.
Ее спина выглядела не лучше, чем вид спереди. А еще, Костя очень надеялся, что ему показалось. Но не мог позволить себе в такое поверить.
Осторожно, чтобы не задеть синяки и ссадины, что казалось почти невозможным, он поймал ее руку, и постарался мягко ту повернуть, чтобы посмотреть.
И тут его выдержка кончилась, лопнула, как мыльный пузырь. Бешенство и ярость, так старательно контролируемые, прорвали любые заслоны мозга. Соболев взорвался.
— Какого хрена, Карина? Что с тобой сделали? Кто? Это был секс или пытки?!
Он требовал ответа. Знал, что орал. Видел, как она сжалась, втянула голову в плечи, словно пыталась стать меньше. Он ее напугал, но не мог успокоиться.
На внутренней стороне плеча, словно мало было всего остального, темнело не очень большое, круглое пятно. Ожег.
Константин слишком хорошо знал, что это такое. Дьявол. Ладно. Он сам иногда закрывал глаза на то, что его люди делали такое с теми, кто не хотел идти на согласие и компромисс. Не разрешал, но и не запрещал. Но не с женщинами.
Кто-то прижег ее кожу, потушил сигарету о внутреннюю сторону плеча.
— Твою ж мать!
Костя отпустил ее руку и отошел, стараясь снова взять себя в руки.
— Кто, Карина?!
— Уйди. — Опять прошептала она и медленно побрела в сторону ванной. — Уйди. Я хочу остаться одна. Никого не хочу видеть. Просто хочу принять душ.
— Тебе в больницу надо.
— Обойдусь.
Выдохнув, он за шаг нагнал ее и заставил опереться.
— Ты сама трех шагов не сделаешь. — Зло заметил он.
— Сюда же дошла. — Слабо возразила она, будто не замечала, что ее качает. — Иди к черту, Костя. — Совсем неожиданно, она вдруг попыталась его оттолкнуть. — Ты хоть соображаешь, что делаешь? Зачем торчишь тут с избитой шлюхой? Ты — Соболев! Ты в своем уме? Убирайся.
Карина тяжело навалилась на дверь ванной комнаты.
— Я помогу. — Сквозь зубы процедил он, отодвинув ее и открыв двери.
— Зачем? — Она посмотрела на него с удивлением. Впервые за это утро в глазах Карины он увидел хоть какое-то чувство.
Он не знал. У него не было ответа на этот вопрос. Как и на предыдущие.
И правда, какое ему, Соболеву, дело до нее. Кто бы стал испытывать такую ярость, такое бешенство, видя то, что он видел?
Любой, нормальный человек. Любой нормальный мужчина, по его мнению.
Только ли поэтому ли он находился здесь? С ней?
Соболев знал, что солжет, если ответит положительно. Ничего большего он пока признать не мог и не хотел.
Влип ты, Соболев. Конкретно влип.
Он помог ей дойти до душевой кабинки, несмотря на постоянные попытки Карины отстраниться от него и выгнать Костю из номера. Включил воду и немного отошел, все-таки неуверенный, что она сама справится.
Карина не была довольна тем, что он тут стоял. Совсем недовольна.
— Уйди. — Опять попросила она, как заведенная. С каким-то надрывом. Словно держалась из последних сил. — Уйди, черт тебя побери! — Карина не смотрела на него. Уперлась руками в черную, с прожилками, стену. — Уйди. — Прошептала она.
И он вышел.
А через минуту из-за двери, приглушенные шумом открытой воды, раздались придушенные рыдания, больше похожие на вой.
Костя сжал кулаки до хруста. Прошелся по гостиной в одну сторону. Потом в другую. Взгляд, то и дело, цеплялся за обрывки платья. И он каждый раз бормотал проклятие.
