— Где Ланкай?
— Он убежал и спрятался в Долине Алых Скал.
— Хорошо, Кеюлькан. Не хочу, чтобы твои руки были испачканы кровью убийцы.
Кеюлькан молчал, опустив голову.
— Ланкай вернется, — продолжал Петр Арианович тоном, не терпящим возражений. — Я обещаю тебе, что Ланкай будет наказан.
Кеюлькан послушно присел на траву у ног Петра Ариановича. Он дышал бесшумно, но широкая грудь его учащенно поднималась и опускалась.
— А Маук, Маук? — напомнила Лиза Савчуку.
Да, Маук! Воображение постепенно облекало Маук живой плотью.
Геральдическая птица как бы вернулась к своему первобытному состоянию: снова превратилась в тотем. Ведь гербы возникли из тотемов, то есть тех животных и птиц, которые, по представлениям первобытных людей, покровительствовали роду. Эмблемой Англии сделался лев, Франции — петух. Целая стая орлов разлетелась в разные страны. Одноглавый черный угнездился в Германии, двуглавый черный — в России, двуглавый красный — в Австрии, одноглавый белый — в США и т.д.
В горах Бырранга уцелела тень двуглавого орла.
Не надо забывать, что мышление беглых нганасанов было в основном первобытным мышлением. Они жили как бы в мире кривых зеркал. Призраки, чудовища теснились вокруг людей, но были только отражением их собственных мыслей, были их «я», расщепленным, раздробленным…
— Ну а инструкция? — нетерпеливо спросил я.
О, здесь страшное неожиданно обернулось смешным!
Приехавшие в тундру переписчики, вероятно, показывали нганасанам инструкцию с печатью — царскую бумагу. А всякая царская бумага была вообще страшна — с нею связывалось представление о неприятностях, о новых поборах, увеличении ясака. Инструкция с орлом произвела очень большое впечатление на Якагу. Он и решил украсть ее, чтобы тем самым «парализовать колдовство»…
Слушая Савчука, Петр Арианович утвердительно кивал головой.
— Да, так оно и было, — сказал он. — Хорошо зная «детей солнца», я уверен, что все было именно так.
— «Дети солнца» — это ветвь народа нганасанов, — повторил Савчук. — Ветвь, отломившаяся от ствола, начавшая засыхать…
«Все стало реальнее и проще, — думал я, слушая Савчука. — Люди из сказки превратились в потерянных людей, в нганасанов, бежавших от переписи в 1897 году. Сказочная Страна Мертвых, она же Страна Семи Трав, представляет собой обычный лес, впрочем, по северным меркам, все же оазис…»
— Но я хотел показать вам Хытындо и Якагу, — спохватился Петр Арианович.
Мы прошли еще немного и очутились подле группы «детей солнца», на которую я вначале не обратил внимания.
У деревянного котла, куда опускали раскаленные на огне костра камни (вода уже закипала), сидел небольшого роста старик с двумя аккуратно заплетенными тощими косицами. Он что-то жевал, но, увидя нас, с усилием проглотил кусок и скорчил злобную гримасу. Сейчас он напоминал разъяренного хищного зверька, который огрызается, даже попав в капкан.
Рядом на груде оленьих шкур сутулилась толстая женщина. Когда мы остановились, разглядывая ее, она не пошевелилась и продолжала смотреть в одну точку. Да, описание, данное Петром Ариановичем в письмах, было очень точным: голова великанши, руки и ноги карлицы.
И это отвратительное существо в течение многих лет властвовало над судьбой ста с лишним человек и даже посягало на жизнь нашего Петра Ариановича!..
— Отойдем от нее! — прошептала Лиза с дрожью гадливости. — Мне будет неприятно, если она посмотрит на меня…
— Алексей Петрович, а ведь уже четверть восьмого, — сказал Савчук, взглянув на часы. — Пора разговаривать с Новотундринском…
Мы захлопотали подле рации. Вокруг с сосредоточенными лицами стояли «дети солнца».
Сначала в лесистый склон ущелья плеснула какая-то заокеанская волна, неся на своем гребне танцующую пару. Потом кто-то насморочным голосом, со странной настойчивостью подчеркивая окончания слов, сказал: «Родион, Елена, Павел, Кирилл, Анна». Повторяю: «Репка! Звено товарища Репки на копке свеклы, перевыполняя…» Его заглушил деловитый щебет морзянки.
Через эту толкотню звуков протеснились позывные Новотундринска. Аксенов ждал разговора с нами.
Я перешел на передачу.
Савчук был предельно краток. Он объяснил, что срочно нужна помощь.
Затем я вызвал полярную станцию на мысе Челюскин: Андрей в числе первых должен был пожелать счастья, удачи и хорошего здоровья Петру Ариановичу. Мой друг заслужил эту честь и эту радость — ведь он заочно помогал нашей экспедиции. Содействие его было просто неоценимым.
— Нет, не все, — предупредил я, когда Петр Арианович сделал движение, чтоб отойти от рации.
Я начал искать хорошо знакомую волну в эфире. Лиза догадалась, какую радиостанцию ловлю, потому что ласково взяла Петра Ариановича под руку.
Наш учитель стоял совершенно растерянный. Радио для него не было новостью, но такое применение его в походных условиях он наблюдал впервые.
— Земля Ветлугина? — громко спросил я.
Петр Арианович с изумлением посмотрел на меня.
— Синицкий? Попросите начальника полярной станции Синицкого. Говорит Алексей Ладыгин… Синицкий? Привет!.. Сейчас с вами будет говорить Ветлугин… Да, да, Петр Арианович Ветлугин! Нашли, нашли!.. На Таймыре, в горах Бырранга… (Я обернулся к Петру Ариановичу.) Земля Ветлугина передает вам самый пламенный арктический привет!.. Вот, слышите?..
Так старый географ услышал свою Землю, свой Архипелаг Исчезающих Островов, об открытии которого еще не знал…
— Мне так много надо узнать, — сказал он, когда закончился разговор с Землей Ветлугина. — Впору сесть за парту с четвероклассниками… Подумайте: в мое время Русанов отправился в экспедицию без радио. Аэропланы (вы называете их самолетами) поднимали только одного человека и были похожи на летающие этажерки…
Лиза хотела что-то сказать, но он прервал ее:
— Не утешайте меня. Зачем? Я счастлив, что мне предстоит так много узнать. И я ведь должен еще дописать историю «детей солнца» — историю отколовшихся родов Нерхо и Нгойбу, — поправился он. — Ну что ж! Я сделаю это!..
До меня донеслись оживленные голоса. Я оглянулся. В кругу вновь обретенных сородичей гордо восседал Бульчу.
Старший проводник экспедиции со снисходительной улыбкой показывал подаренные ему за отличную охоту именные часы и даже давал желающим послушать, как они тикают.
Один из почтительных зрителей сказал длинную фразу, и Бульчу удовлетворенно кивнул.
— Таких нет даже у Тынкаги, — перевел Петр Арианович с улыбкой. — Он прав. У меня есть только водяные часы… А вот теперь ваш проводник говорит… Что он говорит?.. Сны на стене — это не колдовство!.. Не могу понять…
Наш учитель вопросительно посмотрел на нас.
О! Знаменитые сны на стене! Бульчу в своем репертуаре! Но никогда этот заезженный, известный всей таймырской тундре репертуар не был так кстати, как сейчас!
А ведь он только рассказывал «детям солнца», как живут теперь их родичи, оставшиеся в тундре!..
Я перехватил взгляд Хытындо, который она метнула на нас из-под тяжелых морщинистых век.
Потом она вытащила из-за пазухи желтую повязку с бахромой и завесила себе лицо. Я понял, что это шаманская повязка. Хытындо не хотела видеть торжества Тынкаги, видеть Тынкагу и друзей Тынкаги. Она хотела жить и умереть в том странном мире вымыслов, призраков, который создала сама, чтобы пугать своих соплеменников и, пугая их, безраздельно властвовать над ними…
