— Да не вопрос! — откликнулся раскрасневшийся Изя. — Это же классика!
— Э-э… — протянул Муромец, скромно напоминая о себе, — слова потом напишете? Уж больно былина жалостливая, аж до костей пробирает.
— Напишем. А пока можете припев с нами подпевать.
Дружным гулом и весь конвой выразил свою готовность присоединиться к вокальному народному творчеству. Друзья старательно откашлялись и со всем старанием повторили свое выступление, причем на этот раз в сопровождении сводного хора богатырей и примкнувших к ним ротозеям всех мастей и сословий.
Через два квартала к процессии подключились скоморохи, и наметившаяся было трагедия окончательно уступила место своему ближайшему родственнику — фарсу.
Тюрьма была как тюрьма — совершенно обычная. Обычный частокол, обычные казематы и совершенно обычная стража. Главным на этом не самом веселом объекте был ратник Зосима. По своим способностям он вполне мог бы впоследствии занять должность воеводы, но меткая стрела хазарина, перебившая ему сухожилие на ноге, поставила жирный крест на военной карьере. Благодаря прошлым заслугам старый вояка получил эту должность и с грустью был вынужден признаться самому себе, что отныне скука будет самым верным его спутником. Так оно, собственно, и было, пока некоторое время назад, по именному указу князя Берендея, под его попечительство не попал средний богатырь «Дружины специального назначения». Этот день стал своеобразным рубежом в жизни старого ратника, с тех пор слово «скучно» исчезло из его лексикона. Правда, освободившееся место заняло совсем не слово «весело», а всего лишь «хлопотно». Но и эта замена добавила в серую, рутинную службу Зосимы определенного интереса. Ко всему прочему, данный интерес сдабривался звонкой монетой не очень обильно, но зато регулярно и без задержек.
Единственное, что омрачало службу Зосиме, — это смутные сомнения, которые время от времени выбирались наружу из темных уголков души и всячески изводили старого служаку. Правильно ли он поступает? С одной стороны, ничего противозаконного он не делает: устав караульной службы не нарушает, все арестанты на месте, содержатся вполне в приличных условиях, кормежка регулярная, побегов отродясь не было. Но с другой… Как-то неправильно это!
На этот раз сомнения глодали ратника именно с такой формулировкой, причем делали это старательно и методично. Огромный пыхтящий самовар, расположившийся в центре стола, и пятая выпитая чашка чая никоим образом не способствовали успешной борьбе с разгулявшимися эмоциями. Конечно, можно было душистый чай на некоторое время заменить чаркой-другой самогона, но на службе Зосима не пил. И сам такой привычки не имел, и подчиненным не давал. Вот вечером, да после баньки, чарка-другая первача поможет одержать безоговорочную, но временную победу над самим собой.
— Подумаешь, неправильно, — пробурчал себе в бороду Зосима, — а кому от этого хуже? Вот в том-то и дело, что никому! А раз так, то почему бы и нет?
Зосима осторожно сделал маленький глоток обжигающего чаю и собирался для душевного спокойствия выдать еще парочку-другую железных (с его точки зрения) аргументов. Тут в дверь раздался стук, и, прежде чем он успел завопить от пролившегося на живот кипятка, в горницу влетел один из тюремных стражников.
— Там типа бунта что-то или гулянье какое! — отрапортовал богатырь.
— Что типа?! — завопил Зосима, возвращая кружку на стол и старательно дуя под рубаху.
— Хорошо, что вы не в кольчуге были, — заботливо отозвался стражник, — типа гулянье.
— Да, хорошо… Так что там, гулянье или все-таки бунт?
— Что-то среднее, — философски пожал плечами посыльный, всем своим видом показывая, что его дело сообщить, а начальство для того и получает большее жалование, чтобы решать подобные проблемы.
Главный тюремщик привычно покряхтел, встал из-за стола и, прихрамывая, направился к огромному сундуку, занимающему добрую четверть горницы. Кованная железом крышка со скрипом поднялась, и на свет божий была извлечена кольчуга. Ее длинный рукав протащился по дну и звякнул по струнам.
— Гусли тоже захватите, на всякий случай, — подсказал скучающий в дверях богатырь, — я же говорю, там непонятно что происходит. Может, биться будем, а может, гулять.
— Гулять на службе по уставу не положено, — отрезал Зосима и отложил гусли в дальний угол сундука. Потом немного пораскинул мозгами и передвинул поближе: — А вот после службы можно.
Несмотря на больную ногу, Зосима передвигался довольно споро, так же споро он взобрался по лестнице на небольшую сторожевую башню, находившуюся справа от ворот. Посыльный не соврал, то, что открылось взору paтника, действительно сложно было идентифицировать однозначно.
— Никакой это не бунт, вон, в толпе, чуть ли не вся сотня Муромца, причем в полной боевой амуниции. Никогда не поверю, чтобы он бунтовать решил, — сделал первый вывод Зосима, и тут же получил возражение:
— А если ради дружбы? У него, между прочим, в темнице друг томится. Вот, поди, его и направляется спасать, по пути народ взбаламутил.
— Тогда, пожалуй, все же бунт, — нехотя был вынужден согласиться Зосима.
— Хотя, с другой стороны, чтобы Илья Муромец на такое дело со скоморохами пошел… Он бы все по- умному, по-тихому сделал.
— Тогда, пожалуй, праздник какой, а мы не знаем, — опять был вынужден согласиться Зосима. — Песни поют, пляски затеяли — точно праздник.
— А почто тогда к темнице топают? У нас тут место невеселое, отродясь никаких гуляний не было. Впрочем, вам решать, скажете — биться будем до последнего, а по-другому скажете, гульнем по полной. У нас, кстати, скоро смена заканчивается, так что сможем присоединиться к веселью с чистой совестью.
Биться тем не менее со своими сослуживцами да с городским людом совершенно не хотелось. Неправильно это, не по-людски как-то. Народные гулянья были бы, конечно, предпочтительнее, но только не в таком странном составе и не подле городской темницы.
Однако толпа приближалась, и нужно было срочно решать, как именно поступить в сложившейся ситуации. Тут до уха Зосимы донеслась странная песня — то ли про кошку, то ли про блудного кота. В общем, про кого-то из кошачьего племени. Еще с полминуты Зосима вслушивался, причем все его внимание сконцентрировалось не столько на тексте, сколько на одном из голосов, старательно выводящих песенные рулады. Наконец на губах старого вояки промелькнула еле заметная улыбка, и рука облегченно смахнула со лба выступивший пот.
— Не бунт это, впрочем, и не гуляния, это Изя. И то и другое в одном лице.
Как только все непонятки оказались сняты, разум Зосимы заработал с привычной четкостью и решительностью:
— Во двор пустить только Илью Муромца с десятком богатырей, не более. Остальные ратники пусть держат караул снаружи. Скоморохов и прочих зевак гнать в шею, нечего им тут делать!
— А Изя, его пускать? — На всякий случай уточнил подчиненный.
— Его не пустишь, — буркнул себе в бороду Зосима. — Конечно, пускать, и ежели с ним кто из «Дружины специального назначения», тоже.
Словно живая иллюстрация к его словам, на двор гулко шлепнулся Мотя и приветствовал окружающих небольшим снопом искр из трех голов.
— И тебе не хворать, — правильно понял Змея смотритель темницы.
Гореныш важно засеменил по снегу, подошел к старому ратнику и осторожно, но вместе с тем решительно укусил его за валенок.
— Мотю накормите, вишь, как оголодал маленький.
Трехголовый с явным удовольствием отметил изрядные умственные способности ратника и, не дожидаясь приглашения, зашлепал лапами по направлению к небольшому строению, откуда неслись вполне сносные запахи. Что ж, бывают ситуации, когда и тюремная баланда для негодующего от голода желудка покажется райским наслаждением.
Пока разбирались с вечно голодным Мотей, странная процессия наконец добралась до тюрьмы. Приказ Зосимы был выполнен в точности, и вскоре в приоткрытых воротах пред его глазами нарисовались остальные члены «Дружины специального назначения» в сопровождении погрустневшего Муромца и
